– Он стал частью чего-то большего, – улыбнулась Шерил. – Я хотела, чтобы он был со мной вечно, но ни сущность имаго, ни человеческий облик не могли этого дать.
– Где он? – просипела я, обретя, наконец, способность двигаться. – Где мой брат?
– Ему приходится сидеть на цепи. – Шерил легко подняла тело девочки и уложила его на стол. – Иначе он все ломает…
Я выскочила в холл, сопровождаемая сухим призрачным смехом Шерил. Я слышала его наверху, пока неслась по коридору; он перекрывал мои попытки позвать Холли и Джейкоба. Маленькая детская оказалась пуста: аккуратно заправленная постель и Тин, любовно укрытый пледом, выглядели невинно и буднично.
Я подошла к двери спальни Джейкоба и Шерил… и остолбенела, даже не прикоснувшись к ручке. Там, в комнате, что-то урчало и мурлыкало. Наверное, именно так поют мертвецы, разлагаясь в своей деревянной люльке, несущей их в вечность. Моя кожа словно покрылась ледяной коркой, глаза расширились от ужаса.
– Почему ты не смотришь? – прошептала Шерил, оказавшаяся за моей спиной. – Ты боишься?
В мозгу что-то взорвалось. В кровь будто впрыснули неизвестный яд. Все внутри меня загоралось всепоглощающим огнем ненависти. Мой брат мертв. Нет… хуже чем мертв – он обречен скитаться тенью по земле, разделять мысли и судьбу вампира. Я бросилась на Шерил, лязгнув зубами в сантиметре от белоснежной шеи. Она оттолкнула меня, впечатав в стену с такой силой, что на гипсокартоне осталась неглубокая вмятина. В груди раздался треск – несколько ребер сломались, как тонкие веточки.
– Удивительные вы твари, имаго, – сказала Шерил, картинно отряхивая когтистые руки от невидимой пыли. – Вроде скоро умирать… а все никак не успокоитесь!
Я встала на четвереньки и выдохнула от прострелившей бок боли. Шерил наблюдала за моими чертыханиями с искренним интересом – так ребенок смотрит на муравья с перебитой лапкой, устроившись на лужайке во дворе. Вот-вот подставит к солнцу лупу…
– Летите на свет, как мотыльки, – сказала она, подходя ближе, – потом обжигаетесь. Но все равно летите!
Нога в изящной туфельке врезалась в меня, послав в полет с лестницы. Падение было чересчур долгим, и, упав, я почувствовала, как внутренности превращаются в месиво. Шерил была уже тут как тут – широко и весело улыбаясь, она наступила на мой живот. Я вскрикнула и закашлялась, захлебываясь хлынувшей в горло кровью.
Шерил упивалась насилием: напевая какую-то вульгарную песенку, она топтала меня, как половик. Улучив момент, я схватила ее за ногу, стараясь сбросить с себя, но она четким ударом сломала мне пальцы. Теперь вся я состояла из боли. Из боли и осколков.
– Не волнуйся, милая, – прошептала Шерил. Ее безумные глаза были совсем рядом, горели ледяным, точно северное сияние, светом. – Имаго ведь не умирают от таких царапин! Я всего лишь поиграю с тобой. А после избавлю от этих ужасных страданий: вырву и съем на ужин твое сердце. Нет, даже лучше – я отдам его Джейкобу!
Рука онемела и словно стала тяжелее. Кожа мягко скользнула с уцелевших пальцев, превратив их в три острые пики. С превеликим удовольствием я вонзила когти в икру Шерил до самой кости. Она хрипло вскрикнула и, покачнувшись, рухнула на пол. Морщась, я встала настолько быстро, насколько позволяли полученные травмы.
– Хитрая сука, – прошипела Шерил.
Она бросилась на меня так стремительно, что я едва успела увернуться. Под рукой оказалась каминная кочерга, прислоненная к стене, и ею я ударила Шерил по голове. Раздался громкий хруст, и поверженная Королева рухнула на пол. Из ее ушей заструилась темная липкая кровь.
Подойдя поближе, я нависла над ней и взглянула в затуманенные глаза. Шерил улыбалась: она знала, что из любой схватки все равно выйдет победителем. Зарычав от беспомощности, я вонзила кочергу прямо в ее тело, пригвоздив к полу. Вытекающая из-под Шерил кровь смешивалась с кровью девочки-почтальона и источала гнилостный запах.
– Мама?
Я обернулась. На пороге дома стояла Холли, одетая в школьную форму. Мертвенно бледная, она прошла к своей едва дышащей матери и рухнула на колени.
– Лив? Она… – Холли осеклась.
Долго висела гробовая тишина. А когда Холли наконец очнулась, то закричала так громко, что я отшатнулась, а лицо Королевы исказилось от ужаса. Ее голос вознесся под потолок, зазвенел в подвесках люстры. На втором этаже раздался громкий стук: кто-то ломился в запертую дверь, и я вспомнила – Джейкоб. Не было смысла бежать проверять его, потому что даже отсюда я чувствовала мистические вибрации его утробы. Джейкоб стал Червем. Шерил убила его, и сейчас единственным важным существом здесь была Холли, кричащая так, будто в нее вселились все демоны ада.
– Холли!
Борясь с чувством вины, я сделала то, что должна была, – залепила ей звонкую пощечину. Это подействовало лучше, чем ласковые уговоры: Холли замолчала и уставилась на меня полными слез глазами.
– Больно!
– Прости, малышка, – зашептала я, обняв ее, – ш-ш-ш…
– Мама…
– Не смотри на нее, не надо. – Я повернула Холли так, чтобы она видела мое лицо. – Слушай внимательно: сейчас ты пойдешь наверх и соберешь все вещи, которые тебе нужны. Ничего лишнего, ясно? Потом сразу спускайся сюда.
– Но мама…
– Беги скорей!
Холли послушно побежала вверх по лестнице, сдавленно всхлипывая. Полные ненависти голубые глаза смотрели на меня внимательно, не мигая. Шерил. Кто бы мог подумать? Самая большая мразь в моей жизни – это по совместительству еще и самая большая мразь в мире.
– Не думай… – захрипела Шерил, – не думай, что ты спрячешься от меня! Найду… раздавлю… как таракана…
– Посмотрим, – ответила я, – во всяком случае, я спрячусь раньше, чем ты вытащишь эту штуку из своего тела.
Шерил усмехнулась и откинула голову. Ее глаза мигнули и потухли, по бледному подбородку скользнула багровая капля.
Холли снова появилась на лестнице: теперь на ее плечах гремел объемный рюкзачок, из которого торчала грустная мордочка Тина. Она странно посмотрела на труп матери – так, словно та могла броситься на нее.
– Я готова, – тихо произнесла Холли, пряча глаза. – Куда ты меня отведешь?
– К одному хорошему другу. – Я протянула ей окровавленную руку.
* * *
Сантиметр. Еще сантиметр.
Лежа на полу, она вытягивала кочергу из своего тела, как копье. Это не боль – так, ерунда. Настоящая боль бывает только от голода… и от осознания, что Юная почти пробудилась. Королева отшвырнула кочергу в сторону; раздался звон разбитого стекла. Она брезгливо вытерла руки об испачканное домашнее платье и посмотрелась в зеркало. Тонкие пальцы скользнули по лицу, поправляя помаду и стирая осыпавшуюся под глазами тушь. Капля крови на бледной коже уже запеклась. Не отрывая взгляда от своего отражения, Королева медленно облизала ладонь. Кровь Оливии еще не испортилась, в ней чувствовались пахучие нотки человека.
