– Расскажи мне о себе.
– В человеческой жизни я работал в транспортной компании. Следил, чтобы автомобили и вагоны достигали пункта назначения максимально в срок. – Алекс послушно поднял голову, когда я принялась намыливать его волосы. – Мне нравилась эта работа – упорядочивание, распределение и планирование…
– Звучит отвратительно.
– А ты так и работала официанткой?
Я с силой скребнула ногтями по голове Алекса. Он вздрогнул.
– Не всегда. До того как стать девочкой на побегушках, я была секретарем в одной бумажной конторе.
Алекс усмехнулся и посмотрел на меня. Я не улыбнулась в ответ, но было что-то в его взгляде, от чего ледышка в сердце подтаяла.
– Бумажной?
– Ну… – взмахнула я мокрой рукой. – Одна из тех, в которых все что-то делают, а что – непонятно. Меня уволили, чтобы принять на мое место другую. Кажется, это была дочь коммерческого директора.
Алекс невесело засмеялся. Я смыла шампунь с его волос и вытерла руки. Он поднял голову; его глаза покраснели – не как у вампира, совсем как у простого человека.
– Ты плачешь?
– Нет, – раздраженно потер он глаза, – тяжело все это вспоминать. Будто было только вчера… но на самом деле – в прошлой жизни.
– Каждое вчера – это прошлая жизнь.
Алекс задумчиво кивнул и глянул в воду. Вместе с темными струями в сточную трубу ускользали плохие мысли и переживания, грязный пот и кровь той несчастной девушки Люси, всего-то желавшей поразвлечься. Когда-то и я желала того же.
Когда с водными процедурами было покончено, а Алекс стоял на заскорузлом коврике, стряхивая с волос воду, я протянула ему темно-синие спортивные штаны и худи, найденные по его указанию в комоде. Алекс помедлил.
– Похоже, теперь мне придется помнить, что в доме ребенок.
– Неужели ты больше не зовешь ее кровососущей тварью? – мрачно отозвалась я. – Что там в твоей голове за эти часы поменялось?
Мы вышли из ванной в гостиную. Ночью она казалась уютней и даже красивее, чем на самом деле. Алекс сел на диван и откинул влажную челку.
– Извини меня, – сказал он, – за те слова. Наверное, это было грубо.
– Неужели извинился.
Я села рядом. От горячей кожи Алекса пахло мылом и материей полотенца; волосы источали острый аромат. Алекс устроился поудобнее и, положив руку на спинку дивана, уставился на меня.
– А теперь твоя очередь.
– Мыться? – улыбнулась я.
– Рассказывать. Про работу я уже знаю, а что насчет остального?
– Нечего, собственно, говорить. Скоро мне исполнится двадцать восемь, я родилась в пригороде. Мама умерла от аневризмы, а папа – от рака легких, когда мы с Джейкобом уже разлетелись по собственным гнездам. Джейкоб в восемнадцать лет влюбился в Шерил, то есть в Ее Величество Королеву, – я сцепила руки в замок и потрясла ими с притворным торжеством, – после у них появилась Холли…
– Насколько я понял из твоего рассказа, Джейкоб стал Червем. Это так?
Я коротко выдохнула. Жестокий вопрос, в самое сердце. Алекс промолчал. Его глаза ничего не выражали.
– Сочувствую.
– Какая теперь разница…
В носу защипало. Я подняла голову и часто заморгала, чтобы прогнать слезы, но Алекс заметил мой маневр. Протянув руку, он мягко взял меня за подбородок.
– Я ворвался в твою квартиру, надеясь застать тебя там, – мягко сказал он, – чтобы оборвать эти мучения, узы. Я не хотел никого, кроме Алисы. А тут появилась ты. Живая. Яркая. Я видел, как ты шла домой с этим мужчиной из кафе. Видел, как ты сидела после смены и таращилась в темноту – уже тогда я хотел тебя прикончить. Мучился… изводил себя… ранил… и все только затем, чтобы днем выиграть время на слежку!
В карих глазах блеснуло что-то недоброе. Что-то, от чего внутри все скрутило. Злоба? Презрение?
– И все это не от большой любви, Оливия, – прошептал Алекс, – а от большой ненависти.
Тяжелый взгляд пригвоздил меня к дивану, и я вдруг почувствовала себя жалкой и маленькой. Ярость Алекса снова поднялась из-под слоя пережитых эмоций, и мне впервые стало страшно. Это не он разрушил мою жизнь, это я разрушила его.
– Но после того как я разнес твою квартиру, меня вдруг охватило отчаяние. Узы говорили за меня: «Зачем? Для чего? Как же так?» Я продал ценности Алисы, оставив немного побрякушек на черный день, и купил тебе новые вещи.
Алекс облизал губы.
– Только в том клубе я смог тебя разглядеть. Ты была живой. В тот момент я хотел обладать лишь тобой… но жажда дала о себе знать. Я не собирался оставлять тебя в живых. Тогда. Но не смог убить из-за уз.
Алекс жадно поцеловал меня, медленно расстегивая пуговицы на рубашке. Шершавые ладони скользнули по моей коже. Ненависть превратилась в отчаяние; мы оба двигались в одном направлении, но до сих пор сопротивлялись этому. Мы сломали друг друга, чтобы осколками соединиться во что-то одно.
– Оливия, давай попробуем снова? Я хочу начать все заново. В ванной ты смыла с меня не только грязь, но и прошлое. Оно теперь там, в канализации.
Я слабо улыбнулась. Алекс навис надо мной: все еще мокрый и взволнованный воспоминаниями, он был красив. И с его суровым мужественным великолепием завораживающе гармонировал кроваво-красный блеск глаз.
– Ты все еще считаешь меня жутким? – поинтересовался он, стаскивая футболку.
– Бесконечно жутким, но мне все равно, – призналась я.
Алекс моргнул и обворожительно улыбнулся в ответ.
* * *
Лежа в темноте, я переживала каждое мгновение заново. Алекс лениво чертил большим пальцем на моем предплечье призрачные овалы. Великолепные и немного грустные моменты угасания – наши тела снова остывают, взгляды пустеют, а мышцы расслабляются, словно и не было никакой близости. Это все потому, что душа возвращается в тело, – так однажды сказала Джи. Я коротко вздохнула и уткнулась носом в грудь Алекса. Он похлопал меня по плечу.
– Загрустила? Тебе не понравилось?
– В том-то и дело, – глухо ответила я, – что мне слишком понравилось.
Алекс промолчал. Я опустила руку на его живот и принялась накручивать черные жесткие волоски на палец. В этот раз все было по-другому. По-настоящему. Люди занимаются сексом по разным причинам: продолжение рода, похоть, страсть, скука, самолюбие – да сколько еще может быть причин, чтобы один человек снял трусы, а второй раздвинул ноги? Я осознала, что до сих пор никогда не занималась любовью: все это было механическими фрикциями, тупым актом, завершающимся одним и тем же – моим отчаянием, холодным, никому не интересным. Алекс же говорил со мной на языке тела, он не гнал до конца, упрямо нажав на газ. Как могут имаго – ужасные существа, убивающие людей и пьющие кровь, – любить настолько искренне и отчаянно, будто каждый раз – последний?
