– Проходи, – произнесла она, расчесав волосы пальцами. – Только у меня не убрано…
– Чем у тебя так воняет?
Она потянула носом воздух и пожала плечами:
– Я ничего не чувствую. Проходи в гостиную, я сейчас приду.
Я неуверенно прошла по коридору, стараясь ступать тише. В гостиной было очень грязно. Симпатичный беспорядок, царивший здесь до сих пор, стал откровенным свинарником. Вонь стояла невообразимая: гнилью пахли забытые на столе пустые вакуумные упаковки, дурманящий запах тянулся от прокисшего майонеза, открытая баночка которого стояла рядом с диваном. Мухи роились над башенкой испачканных тарелок, ощетинившейся ложками.
– Я так ждала, когда ты придешь ко мне, – Джи зашла в гостиную, держа в руках ватные тампоны и средство для снятия макияжа. – Хотя не знала, как объяснить то, что происходит со мной. На ум напрашивался только психоз. Я думала, что все, что я вижу, – галлюцинации…
Она смочила вату в косметическом средстве и с силой провела по левой половине лица, не задевая очки. Очищенная кожа потемнела, и я увидела, что вся она неоднородная и бугристая. Джи криво улыбнулась и мазнула мокрой ватой губы. Сливовая сочность исчезла как по волшебству, уступив место неестественному сизому отблеску.
– Я хочу, чтобы ты посмотрела на меня и сказала, что все это мне снится, Лив. Или что это ерунда и лечится. Тебе нужно на это взглянуть. – Свежей ватой она еще раз провела по щеке, окончательно стирая фарфоровую белизну тонального крема, обнажая страшные увечья и серую кожу.
Наконец Джи сняла очки – совсем как лицедей срывает маску в конце театральной постановки. На меня смотрели мутные глаза мертвеца: голубую радужку левого совсем съело бельмо, отчего глаз выглядел залитым молоком. Вонь усилилась; она накатывала волнами отовсюду, и центром ее была Джи. Прижав руку ко рту, я отметила, как вылезли ее волосы, как посинели губы, заострились черты лица. На щеке багровел след, похожий на ожог; потревоженный ватой, он сочился сукровицей. Я подавила приступ тошноты.
– На меня напала девушка, – тихо сказала Джи. – Она меня укусила и бросила умирать… а потом началось. Есть хочу постоянно и слышу голоса… песню…
Сердце ухнуло вниз, оставляя зияющую, ноющую пустоту. Я склонилась над полом и позволила содержимому желудка вылиться на ковер водопадом. Джи что-то говорила и говорила, но ее голос был не выразительнее шуршания опавшей листвы.
…Я вдруг вспомнила, как мы с Джи познакомились. В тот день в класс зашла маленькая девочка с нелепо подстриженными волосами, заправленными за уши. Разумеется, ее посадили рядом со мной. Мне тогда безумно понравились ее сережки, похожие на вишенки, но я была слишком горда, чтобы об этом сказать. В кафетерии я забрала перед ней последнее блюдце с персиковым желе, а после уроков, дождавшись, пока весь класс соберется во дворе, со всей силы толкнула ее.
– Тебе тут не рады! Вали обратно в свою старую школу!
Плюхнувшись задом в грязь, она исподлобья посмотрела на меня. Все вокруг замерли в ожидании жалких слез. Но вместо того чтобы рыдать, сидя в луже, она издала боевой клич и бросилась на меня с кулаками.
После, в ожидании нагоняя от директора, мы хмуро смотрели друг на друга, прислушиваясь к голосам за дверью кабинета.
– Ты прости, – буркнула я, утирая расквашенный нос. – Я, наверное, была не права.
– А, ладно, – беспечно махнула рукой она, – от мамы только за форму влетит…
Я посмотрела на ее веселые глаза, упрямую ямочку на подбородке, пухлые губы и шмыгнула носом.
– Меня Женевьева зовут, – произнесла она, – ну, ты, наверное, сама слышала, когда миссис Хантер меня представляла. Зови меня Джи.
– А я Оливия. – Немного поколебавшись, я склонила голову набок. – Мне нравятся твои сережки.
…Спустя двадцать лет я таращилась на Женевьеву, стараясь осознать, что прямо на моих глазах умирает лучший в мире человек.
– Помоги мне, – прошептала Джи, опустившись на колени. – Ты всегда знаешь выход, Оливия, помоги мне.
– Я не… Джи!
Она больно вцепилась в мою руку. В знакомых глазах больше не было ничего родного. Я увидела, как моя милая, моя дорогая Джи проваливается внутрь самой себя, летит вниз, как с утеса. А тихий голос, который явственно слышали мы обе, зазвенел смехом, серебристым, как колокольчик. Королеву забавляла эта сцена. Мы играли в ее пьесе, и сейчас она наблюдала свой любимый эпизод.
– Убей ее, Женевьева. Это она виновата в том, что ты заболела. Она ни разу не поинтересовалась, как ты себя чувствуешь, она не навещала тебя в больнице.
– Она виновата… – тупо повторила Джи. В ее глазах вспыхнуло понимание.
– Она променяла тебя на мужчину, как всегда, – нежно шептала Королева в наших головах. – Неужели ты простишь ей это?
– Джи, не слушай ее! – закричала я.
По лицу Джи пробежала судорога, а из утробы вырвалось приглушенное рычание, невероятно страшное, потому что доносилось оно из человеческой глотки. Продолжая безумно улыбаться и одновременно рычать, Джи взглянула на меня. Второй ее глаз помутнел сильней.
– Убей ее! – жадно и радостно выпалила Королева. – Убей! Это она во всем виновата!
Джи в ярости щелкнула зубами перед моим лицом. Меня обдало тяжелым запахом мертвечины и гнили, и я упала на спину, избежав смертельного укуса. Попыталась встать, но длинные руки хлестнули меня по лицу. Оглушенная, я перевернулась на живот и поползла на четвереньках. Джи рычала и выла сзади, и от этих звериных звуков у меня снова и снова екало сердце.
– Джи, пожалуйста! – плача в голос, я попыталась ее окликнуть.
Червь в маске моей лучшей подруги закричал в ответ. Мелкие капельки слюны оросили мое лицо. Обезумев от ужаса, я поднялась наконец на ноги и схватила керамическую вазу. Удивительно, как часто могут спасти жизнь милые безделушки. Джи прыгнула; брошенная мной ваза разлетелась на куски от столкновения с ее черепом. Один глаз подплыл кровью, но это ее не остановило. Увернувшись от очередного броска, я нашарила на тумбе те самые часы, которыми когда-то вырубила настоящую Женевьеву. Жесткая рука схватила меня за горло и с силой подняла; часы упали на пол. Задыхаясь, я впилась ногтями в запястья Джи и расцарапала их, но только сняла лохмотья мертвой кожи. Червь скалился. Королева безмятежно напевала что-то, глядя на нас. Мы втроем – я, Джи и она – поняли, что случится в следующий миг.
Оконное стекло разбилось. Голова саднила, но было уже все равно, ведь я летела вниз с пятнадцатого этажа, увлекая за собой тучу осколков и капли крови. Время замедлилось на пару секунд: я успела увидеть, как исказилось ужасом серое лицо Джи за маской монстра. Она пришла в себя хотя бы на миг, поднялась, чтобы попрощаться.
Мир снова ускорился. Полет длился недолго и завершился торжественным боем барабана, как и должна завершаться пьеса, – мое тело расшиблось об асфальт.
