«Если ты завязалась на мне, – подумал я, свирепо глядя на нее, – это только твои проблемы».
– А как вы встретились? – спросил я.
– Меня нашел Марк. – Дункан дружелюбно хлопнул его по спине. – В баре, когда я оплакивал семью. Слово за слово, мы познакомились; Марк рассказал мне об убежище, и мы отправились туда.
– Через некоторое время мы нашли Грейси, – усмехнулся Марк. – Она только вышла из кокона, была голой, испуганной и грязной…
– Эй!
– …и вот мы вместе. Мы жили в убежище месяц и уехали, потому что необходимо было кое-что сделать…
– Что? – полюбопытствовал я.
Дункан засмеялся. В его рюмку упали хлопья сигаретного пепла. Оно и понятно: планы этой троицы так же таинственны, как и они сами. Грейси смотрела на меня; она была уже ощутимо пьяна. Мне было неприятно чувствовать ее взгляд на себе.
– Убежище уникально, – сказал Марк, осушив бокал. – Старушка Агнес – хранительница с тех пор, как ее муж стал имаго. Именно он обустроил в бомбоубежище тайное место пятьдесят лет назад. С тех пор десятки вампиров находят там свой покой.
Я представил себе огромную крипту и вздрогнул. Насколько нужно быть преисполненным благородства, чтобы на пороге смерти построить приют для других пострадавших от проклятия? Я не представлял, чтобы мне пришло в голову делать что-то подобное.
Грейси отставила бокал и, выскользнув из-за стола, направилась к центру зала. Она медленно танцевала, покачивая головой, поводя плечами и закрыв глаза. Я впервые посмотрел на нее в упор; Грейси была некрасива, но обворожительна: тонкие губы, небольшие глаза, бледная, с синеватым отливом кожа, хрупкое тело – все в ней отличалось от жаркой красоты Оливии, которая свела меня с ума. Марк хмыкнул.
– Она пытается привлечь твое внимание.
– Пускай пытается.
Он пожал плечами. Дункан не слушал нас, ища зажигалку. Я видел, как Марк смотрит на Грейси, этот раболепный взгляд был мне знаком. Она открыла глаза и уставилась на меня.
– Я понимаю тебя, – улыбнулся Марк, любуясь ею. – Если бы мне предложили какую-то другую девушку, я бы ответил то же самое. В сердце не так много места, чтобы там поселились два узелка.
Я представил карие глаза Оливии, тучу черных блестящих волос, сочные губы. Ее мягкий живот, маленькую грудь, нос с небольшой горбинкой, широкие брови. Красоту любимого человека не замечаешь, пока не потеряешь его навсегда. В глазах предательски защипало, и я потер их. Когда я вновь поднял голову, то не увидел Грейси. Марк печально поболтал пустым бокалом.
– Где Грейси? – спросил я, ища ее глазами.
– Дай ей время, – попросил Марк.
Я все понял, и мне стало стыдно. Грейси ворвалась в мой ослабленный от горя разум, как в чужую спальню, и застала там мысли о смуглой красавице. Не о ней, не о Грейси, а о той чужачке, даже внешне на нее не похожей… Я поспешно поднялся. Дункану и Марку не нужно было ничего объяснять.
На улице было темно и холодно. В свете одного из редких фонарей я увидел быстро удаляющуюся фигуру.
– Грейс, подожди! – крикнул я.
Она не остановилась. Я прибавил шагу и, нагнав ее, схватил за предплечье. Грейси обернулась; на бледных щеках остывал блестящий след грусти, след душащего ее узла. Я смущенно отпустил тонкую руку. Грейси смотрела на меня презрительно… и обреченно.
– Что тебе нужно? – дрожащим голосом спросила она. – Пришел посмеяться надо мной?
Я покачал головой. Грейси быстрым движением вытерла лицо и злобно уставилась на меня исподлобья. Она ничего не могла сделать, только расплескать эту злобу, как яд. Звонкая пощечина стала облегчением для нас обоих; мне нужна была чья-то отрезвляющая ненависть, чтобы понять: жизнь продолжается, Оливию не вернуть. Грейси беззвучно заплакала.
Вдруг я явственно увидел мотель, в котором мы остановились. Все вокруг потеряло свои краски. Раздался звук перезаряжаемого оружия, чьи-то шаги…
Наваждение исчезло, передо мной снова была Грейси – жалкая, замерзшая и плачущая. Только теперь в ее глазах застыл страх.
Стальная лестница. Раз, два, три – восемь ступенек. Где ты прячешься?
Бам!
Дверь слетает с петель от грубого пинка. Старуха ничего не сделает – перегнувшись через стол, она содрогается и истекает кровью; артерия вспорота… Вторая дверь…
– Что происходит? – прошептала Грейси. От ее злости не осталось и следа; я понял, что она видит то же, что и я.
– Я…
Бам! За этой дверью раздается тоненький визг. Она сидит на полу, обняв игрушку, смотрит на нас такими глазами, будто знает, зачем мы пришли. Я наставляю на нее дуло пистолета. Убивать нельзя, но кто знает, что может случиться? В конце концов, она маленькая девочка, а нас здесь четверо… Палец жмет на курок. Тишину взрезает грохот выстрела.
Грейси вскрикнула и схватила меня за руку. Мы припустили по улице что есть сил, не сговариваясь, но понимая, что движемся в одном направлении. Сердце колотилось; я с ужасом слышал, как нежная песня, зазвучавшая было в моей голове, превращается в звериное рычание.
Патроны холостые, только чтобы напугать, и в этот момент я жалею, что не зарядил пистолет настоящими. Глаза девочки вспыхивают. Я вижу, как ее кожа натягивается, блестит от напряжения и лопается, как удлиняются руки и ноги. Она кричит от боли и вертится на полу, окровавленная, а мы даже не можем отступить. Ситуация выходит из-под контроля; Майло говорил, что нам надо будет лишь припугнуть ее, что схватить ее не составит труда… Она встает, и это лицо – самое жуткое из всех, что я видел. Губы растянуты в оскале, глаза – два голубых фонаря. Ни зрачков, ни радужки – лишь яркие шарики в черной жиже, в которую превратились белки.
Испуганная Холли, робкая Холли, маленькая и беззащитная Холли. Я вспоминал ее такой, соотносил с видениями – и не мог сопоставить картинки. Монстр разорвал настоящую Холли, ее больше нет.
Длинные когти разрывают пополам Харрисона, отрывают голову Уотчу – она летит, бешено скалясь. Я не успеваю ничего сделать, когда эти лапы хватают меня за горло и тянут к себе. Голубые глаза излучают ненависть.
Я остановился. Видения оборвались: носитель был мертв. В темной комнате сознания плакал оставленный, всеми брошенный ребенок.
Глава 20
Задыхаясь от быстрого бега, я несся по улице, не оборачиваясь, но зная, что Грейси бежит следом. В ушах отдавались странные всхлипы, доносящиеся из моей глотки, стук крови в жилах и топот подошв по асфальту. Из темноты вырос мотель: черные глазницы его дверей смотрели жалобно и пусто, ни в одном окне не горел свет. Тишина была угрожающей… страшной.
«Все хорошо, Алекс, – подумал я, преодолев первую ступеньку, – все будет хорошо».
