Просыпайся!
Я протянула руки к прозрачной перегородке, отделявшей меня от внешнего мира, и надавила. Она не поддалась.
Просыпайся, имаго…
Я запаниковала: в тесном коконе стало нечем дышать. Я лихорадочно пошарила ладонями по пленке, ударила кулаком. Изо рта вырвалось несколько пузырей – они медленно поплыли вверх, с трудом прокладывая себе путь в родильном киселе.
Так вот как чувствуют себя младенцы в утробе.
Я беззвучно закричала от ужаса и изо всех сил ударила по пленке ногами. Раздался хлопок, кокон съежился. Я вывалилась наружу вместе с жижей, голая, мокрая и липкая. На бетонном полу подвала, дрожа от холода, я мелко-мелко задышала, пытаясь набрать достаточно воздуха. Настоящий вампирский голод наконец-то настиг меня: он терзал и сверлил желудок. На полу возвышалась смятая куча, бывшая когда-то коконом, – защитная пленка сморщилась и потемнела. Я потянула ее и ощутила восхитительный запах крови. Рот заполнился едкой слюной. Стоило всего лишь съесть мембрану, чтобы утолить этот грызущий внутренности голод…
После омерзительной трапезы я осмотрела свои раны. Кости срослись, но что-то пошло не так: одна нога стала короче, и теперь я была обречена на хромоту до конца жизни. Не так страшно, учитывая, что жить мне осталось совсем немного.
Чтобы найти одежду, пришлось забраться в квартиру первого этажа. К счастью, она пустовала, и никого убивать мне в день своего пробуждения не пришлось. Надевая большую клетчатую рубашку, я думала о той песне, которую слышала в спячке. Королева пела своим несчастным детям, как мама – младенцу в утробе. Это существо было непонятно мне, как и всем, кто безуспешно вел записи в старой книжонке: оно жестоко убивало имаго, но лелеяло их в колыбели. Есть в этом толика безумия, рожденного из вселенского одиночества: сколь бы Королева ни окружала себя слугами и прихвостнями, имаго и подопытными кроликами, оно отравляло ее.
* * *
– Лив?..
Я обернулась. Над головой снова сомкнулись стены бомбоубежища, а в нос ударил затхлый запах закрытого помещения. Алекс всматривался в меня – не то испуганно, не то восхищенно. Я потупила взгляд. Отчего-то стыдно было смотреть ему в глаза после этих недель скитания, в которые я почти забыла, какой была до перерождения.
– Иди за мной, – шепнула я.
В убежище был крохотный закуток, служивший многим молельней, а кому-то – местом интимного уединения. В любом случае место считалось чуть ли не сакральным – я не понимала, как можно заниматься сексом, когда со стен на тебя смотрят лики святых. Тяжело отворив дверь, я пропустила вперед Алекса и, закрывшись, повернула ключ: он всегда торчал в замочной скважине изнутри. Здесь было ужасно темно, только из крошечного окошечка размером с ладонь струился бледный дневной свет.
– Как вы меня нашли? – прошептала я.
– Это долгая история. – В тесноте он вынужден был практически прижаться ко мне, и теперь я чувствовала его сердцебиение. – И очень сложная. Может, ты начнешь?
Я судорожно вздохнула.
– Мне… тяжело об этом говорить. Когда мы с тобой разминулись, на меня напала моя подруга. Она стала Червем. Кто-то укусил ее, когда она возвращалась домой…
Алекс прикрыл глаза на секунду. Когда он вновь посмотрел на меня, во взгляде читалось облегчение.
– Ты пережила схватку с Червем… Ты действительно потрясающая.
– Схватки не было. – Я покачала головой. – Она просто кинулась на меня как безумная, потому что Королева начала завладевать ее разумом. Я слышала это в мыслях. Джи схватила меня и сбросила из окна. И я… умерла.
Воздух между нами стал горячим; мне нечем было дышать в крошечном помещении, тем более что этот рассказ требовал больше воздуха. Каждое слово полосовало внутренности, как удар когтями.
– После того как очнулась, – продолжала я, – я впала в спячку. Мне было так страшно, так… противно. Проснувшись, я вернулась домой, но не застала вас.
– Да, я решил, что ты догонишь нас, – виновато пробормотал Алекс. – Но вообще-то я почувствовал, когда тебя не стало.
Память услужливо подкинула удручающую картину: пустая квартира, собранные вещи. Закрытые шторами окна – символ брошенного дома. Я вспомнила, как первое время скиталась, пытаясь не попадаться на глаза другим имаго, – они вовсю рыскали по улицам. А потом я встретила Хейзелтона – мысли о нем были еще неприятнее, к ним не хотелось прикасаться, как к плесени или чему-то мертвому. Он появился, как привидение, на темной улице и долго смотрел на меня, как будто желал сожрать… или что-то еще хуже. «Пойдем со мной, – порывом ветра прозвучали его слова. – Я смогу защитить тебя… Я хочу помочь тебе. Есть место, где имаго могут жить спокойно…» Хейзелтон не обманул – хотя, даже если бы и обманул, мне было так тоскливо и страшно, что ничего не имело значения. «Если бы не узы, он легко бы прикончил меня, – подумала я. – Иногда они не только ломают судьбы, но и спасают».
– Холли без тебя с ума сходила, – признался Алекс. – Нас нашел приближенный к Королеве имаго; каким-то образом он залез в мысли Холли и выяснил, где мы, а потом подослал своих людей. Она пробудилась. Теперь она тоже Королева, как и ее мать.
– Нет, – резко сказала я. – Она никогда не будет как ее мать.
За дверью раздался едва слышный шорох: Хейз прислонился ухом к скважине, слушая наш разговор. Я поморщилась. Что за отвратительный тип.
Алекс рассказывал все, что они с Холли пережили за время нашей разлуки; я слушала и разглядывала его, поражаясь изменениям в знакомом облике. Осунувшееся лицо заросло щетиной, глаза ввалились и почернели, волосы стали длинными и делали взгляд диковатым. Даже голос Алекса охрип, как будто покрывшись ржавчиной.
– Я так рада видеть тебя, – прошептала я. Наши пальцы сплелись. – Так рада…
Алекс грустно улыбнулся в ответ.
Когда он толкнул дверь, Хейз вовремя отскочил. Теперь он стоял рядом с гамаком Шелли, четырнадцатилетней девочки, и с напускным интересом изучал ее профиль.
– Поговорили? – равнодушно спросил он.
– Не знаю, тебе видней, – бросила я.
На тонком бледном лице проступили красные пятна.
* * *
– В тебе что-то изменилось… – Да? – Я поднесла бутылку с кровью ко рту, не сводя глаз с Алекса. – Что же?
– Ты стала жесткой.
В его голосе слышалось такое разочарование, что это меня задело.
– И что же плохого в жесткости? – Я сделала глоток и вытерла губы ладонью.
– Это признак слабости, – отозвался Алекс, пальцем выводя круги на своем бедре. – Когда твои воздушные замки рушатся, приходят горечь и боль. И легче всего замаскировать их напускной бравадой.
– У меня не было выхода, – тихо парировала я. – Без жесткости я бы не выжила.
Грейси пристально смотрела на нас; ее лицо ничего не выражало, но я чувствовала исходящее от нее неодобрение. Алекс перехватил мой взгляд, но Грейси резко отвернулась.
