– Маленький совет. – Хейз выдохнул струю дыма.
– Мне не нужны твои советы.
– Совет номер один, – непреклонно продолжил он. – Следи за словами, иначе и понять не успеешь, как они станут твоими последними.
Прислонившись к стене возле ящика с забродившими консервами, я мрачно уставилась на Хейза.
– Совет второй. – Он поднял два оттопыренных пальца. Его глаза насмешливо блестели, а тонкие губы изогнулись в улыбке. – Будь осторожней с узами.
– И что это за совет такой дерьмовый? – поинтересовалась я, обрывая секущиеся концы волос. – Что я могу сделать с химией имаго?
– Отслеживать узелки. – Хейз наклонился так близко, что меня замутило от табачного дыма, и жестом велел придвинуться. Только когда я подчинилась, он продолжил: – Марк Холдер, – он ткнул пальцем в лысого мужчину, – завязан на Грейс Лавджой, – тощий палец переместился в сторону рыжей девушки, – а она, в свою очередь, – Хейз усмехнулся и махнул в сторону Алекса, – на твоем друге. На Алексе повязана ты, а я – на тебе. Знаешь, на что это похоже?
Взглянув в живые серые глаза Грейси, наполненные жадной тоской, я все поняла. Только слепой не заметил бы такое.
– Как будто мы – персонажи какого-то дамского сериала, – усмехнулся Хейз, – которые то и дело впадают в кому и теряют память на протяжении сотни, пятисот, тысячи серий. Джаспер влюблен в Джулию, а та – в Фернандо. Фернандо обожает Салли, а милая кокетка Салли без ума от Кори. А Кори никого не любит, он в коме после того, как переспал с Мелани.
Я фыркнула, а Хейз сухо улыбнулся.
– Вот видишь. Тебе смешно, а на самом деле все это непонятно. Сценарист, то есть природа, определила каждому из нас роль, которую мы успешно играем. Ты, Оливия, под бурные овации появилась на сцене Алекса и Холли; кто-то из зрителей наверняка ахал от ужаса, глядя, как пробуждается Юная. Грейси – твоя соперница, а Королева-мать – антагонист. Разумеется, нельзя без безбашенного весельчака с придурью – Дункана. Кто-то играет нами, управляет, а иллюзорные домохозяйки за невидимым экраном с нетерпением и трепетом ждут, когда поплывут финальные титры.
– А какую роль играешь ты? – спросила я.
Хейз раздавил сигарету в пепельнице, даже не докурив ее. Он прикоснулся зловонной ладонью к моей щеке, и я вздрогнула.
– Я тот самый парень, потенциал которого никто из съемочной группы не ценит.
Мне хотелось спросить у него, что же это значит, но Хейз уже встал из-за стола и отрывисто гаркнул в пространство несколько имен:
– Жизель, Доминик, Саша, Гвендолайн.
Названные имаго повернули головы, бесстрастно глядя на него. Хейз коротко махнул им, приказав следовать за ним, и все пятеро удалились в другой конец убежища, общаясь, видимо, телепатией – ни слова от них я не услышала. От Хейзелтона исходила такая пьянящая сила, что стало не по себе. Едва поднимая ноги от слабости, я подошла к Алексу с Холли и присела рядом.
– Тебе не приходило в голову, что мы давно не слышали Королеву? – Алекс осторожно вытер струйку слюны, стекающую из уголка рта Холли. – Мысли… раньше это было естественно – видеть вспышки ее эмоций, воспоминаний. А сейчас – тишина, будто она оторвала себя от имаго.
– Понятия не имею, – призналась я, сев перед Холли. – Я после смерти вообще не думаю о мыслях Королевы. Меня гораздо больше интересует ее сердце.
Холли таращилась на меня, шевеля губами. Слюна сочилась из ее рта длинными липкими нитями, как из пасти бульдога.
– Кататония, – на диван рядом сел Марк Холдер и протянул мне пакет с кровью. – Думаю, это связано с быстрым взрослением – мышление у девочки осталось детским.
Я недоверчиво взяла пакет, но пить не стала. Алекс повел себя доброжелательнее: вскрыв пластиковый клапан, он припал к мешку. Марк пил маленькими глотками, искоса поглядывая на Грейси, смеющуюся над шутками каких-то незнакомых темнокожих имаго. Я с болью вспомнила Джеремию. По спине пополз холодок.
– Ешь, – улыбнулся Марк. У него оказалась красивая улыбка. – Я не отравлю тебя.
Я вскрыла клапан и осторожно глотнула. В воздухе разлился густой запах крови. Холли встрепенулась, издав странный звук, словно где-то открыли слив, и не по-королевски подобрала слюни.
– Хочу есть, – заявила она. – Где холодильники?
Алекс молча указал на вытянутый стальной ящик. Холли направилась к нему так быстро, будто не ела неделю. Марк проследил за ней и снова обернулся к Алексу.
– Почему вы уверены, что Королеву может убить только Игла? Можно смазать ядом Юной обычное оружие.
– На клинке есть маленький желобок для яда, и он…
Я рассеянно слушала рассказ Алекса про Иглу. Все это я уже знала, в новинку это было только для Марка; он серьезно хмурился и кивал. Жуткая апатия навалилась непроницаемой душной пеленой. Мы не представляли, как отобрать у Майло Иглу, где он вообще может быть – предположение, что имаго мог находиться у Королевы, оставалось предположением. Желая уединиться, отдохнуть и успокоиться, я махнула рукой Алексу и Марку и направилась к молельне.
Запертая на ключ дверь отсекла меня от всего мира. Дыхание участилось, стало неровным, хриплым. Я, задыхаясь, сползла по стене вниз, на пол, и поджала ноги, упирающиеся в дверь.
– Господи, я не знаю молитв, – прошептала я, мысленно представив Библию. Да я же в жизни ее не читала.
Взгляд упал на нацарапанный на стене крест. Ничем не сдерживаемые слова рвались наружу, перегоняя друг друга.
– Я не знаю ни единой молитвы, – снова начала я, – но вряд ли тебе нужен какой-то язык, так?
Крест безмолвно темнел. Я всхлипнула: сухую блокаду наконец прорвало, по щекам побежали долгожданные слезы.
– Мама говорила мне в детстве, что когда я окажусь в тупике, то всегда смогу обратиться к тебе за помощью. – Я вытерла щеки. – Что ж, вот оно. Я в таком тупике, откуда не выбираются. Будто меня… меня кто-то бросил в могилу, а теперь засыпает землей.
В молельне царила тишина, нарушаемая лишь моим голосом. Я всхлипнула и раздраженно ударила ладонью по полу:
– Где твоя хваленая сила? Почему маленькая девочка должна убить собственную мать? Почему здесь среди мертвецов ходят дети? Куда ты отворачиваешься каждый раз, когда кто-то молит о помощи?
Голову пронзила острая боль. Кто-то словно залез в нее с ногами, быстро заглянул в мысли… и исчез. Моя рука, зажимающая рот, впилась ногтями в щеку и оставила на ней маленькие полумесяцы, заполненные кровью. Глупая потребность помолиться прошла; теперь мне было страшно.
Кто-то хотел выяснить, где я.
* * *
В канун Рождества унылую жизнь в бункере нарушил высокий визгливый звук: Хейзелтон в нелепом колпаке Санта-Клауса, стиснув в зубах сигарету, орудовал перфоратором – сверлил стену. Под облупившейся розовой стремянкой, на которой он стоял, пол был усыпан крошевом.
