– Нет, – сказал Тимбер неожиданно низким голосом, – я домой, езжайте без меня.
– Ну, бывай! – Питер сел на заднее сидение и поманил меня. – Давай, Триша, прыгай!
Я пошла к машине, а Тимбер – мне навстречу. Едва мы пересеклись, до слуха долетел шепот, уловить который смог бы лишь хищник.
– Хороший выбор.
Я остановилась, ощутив неприятный холод, но Тимбер уже отдалился на пять, восемь, двенадцать шагов. За ним тянулся тонкий шлейф запаха разложения.
– Садись! – рявкнул Освальд.
Шмыгнув в машину, я хлопнула дверью. В темноте меня уже поджидали противные руки Питера, его хриплый голос и гадкие влажные губы. Я улыбалась ему, внутренне содрогаясь от омерзения и с тоской вспоминая Алекса, томящегося сейчас в темном подвале в ожидании пищи.
– Куда?
Я в ужасе осознала, что даже не знала адреса нашего временного убежища. Мысли жалко заметались в поисках выхода.
– Я покажу. Езжай пока… – Я судорожно вспоминала свой путь сюда. – Вон там.
Освальд подозрительно прищурился, но тут же отвернулся, уставившись перед собой. Наверное, думал, что я собиралась их кинуть на деньги. Ребята и не подозревали, что было кое-что ценнее их кошельков и ржавого корыта.
Машина медленно скользила по улицам. Я хихикала над скабрезными шутками Питера, с нетерпением считая повороты нашего расплывчатого маршрута. Облегчение от вида зеленого домика было таким сильным, что у меня закружилась голова.
– Вон, вон там!
Машина мягко затормозила. Я нервно теребила рукава кожаной куртки, позаимствованной у хозяйки дома.
– Чего сидим? – поинтересовался Питер. – Твой дом, иди и открывай!
Я послушно выскользнула из машины, специально громко хлопнув дверью этой морковно-красной развалюхи. Так, сейчас главное не оплошать. В школах я уходила с контрольных тестов, падая в обморок или вызывая кровотечение из носа, а одноклассники завидовали моему дару, – и вот он, дебют на большой сцене. Я дернула запертую дверь, пошарила в пустых карманах, якобы ища ключи. С каждой секундой бесцельного поиска лицо вытягивалось от тревоги все сильней, что я старательно демонстрировала двум ожидающим меня мужчинам.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил Освальд, когда я подошла к машине с трясущимися руками.
– Черт… – я облизнула губы, – кажется, ключи дома оставила…
– И что теперь? – недовольно спросил поостывший Питер.
Я изобразила сложный мыслительный процесс, покусывая нижнюю губу. Разумеется, был один ход…
– Погреб! В дом можно зайти через погреб, дверь в него мы никогда не запираем. Только там ужасно темно. Вы поможете мне?
– Конечно. – Питер вышел из машины и потянулся, разминая спину. – Ос, ты идешь?
– Я что, дурак? – спросил его товарищ, и по моей спине побежали мурашки. – Я туда ни ногой.
– А за три пива? – уточнила я. – И, скажем, тарелочку свиных ушей? За мой счет.
Освальд нахмурился. Особым интеллектом он не обладал, его мышление ограничивалось удовлетворением базовых потребностей. Купить такого за еду – проще простого.
– С тебя фирменный поросенок в «Оллиз», и на этом все, – отозвался Освальд, захлопывая дверь. – Но не дай бог обманешь!
Завершив маскировочные манипуляции с цепями – громко погремев ими, будто бы вскрывая ржавый замок, – я распахнула дверь погреба и опасливо заглянула во тьму.
– Ну что, пошли? Кто первый?
– А если ты маньячка какая-нибудь? – вдруг спросил Освальд. – В темноту затащишь – и все, концы в воду, так, Пит?
– Я об этом не думал, – отозвался Питер.
Я заскрежетала зубами. А он был не таким идиотом, каким казался на первый взгляд.
– Послушайте, я пообещала уже поросенка за свой счет, – взмолилась я, – неужели этого мало?
– Ну, ты же нам не только поросенка дашь, так? – темные глазки Освальда маслянисто заблестели. – Скажем, пирожки я тоже очень люблю. Розовые, с кремом, да, Пит?
Оба противно загоготали, и я, устав улыбаться, рявкнула:
– Будет вам все, что захотите! Помогите мне домой попасть, тупые вы бараны!
– Ладно, я первый. – Питер перешагнул порог и медленно спустился по осклизлым ступенькам. Что-то звякнуло; я постаралась припомнить, что такого стеклянного там стояло. Точно, стеллаж с банками.
– Эй, Пит, это что там загремело? – спросил Освальд, садясь на край и свешивая ноги.
– Яйца мои.
Я закатила глаза. Наверное, если бы куры или свиньи так же скучивались перед бойней, бесконечно отпуская тупые шуточки, их бы забивали более жестоко.
Освальд решился спуститься следующим, и я скользнула за ними, захлопнув створки. В одно мгновение стало темно, но для меня мрак продлился недолго. Алекс, стоявший посреди погреба, голодным взглядом проводил Питера и Освальда, слепо бредущих в темноте.
– Тупая сука, – пробормотал первый. – Не могла придержать створки? Не видно же ничего.
– Черт, Пит, ты слышишь?
Оба замерли. Под моей ногой хрустнул стеклянный черепок, присыпанный землей.
Освальд обернулся, вытаращив глаза, но не увидел никого в чернильной тьме.
– Эй! – проблеял он. – Ты кто, твою мать? Триша?
– Тсс, – прошептал Алекс, и оба мужчины вздрогнули, – не нужно ругаться. Здесь же ребенок.
Освальд закричал, почти завизжал. Раздался влажный хруст, похожий на звук распрямившейся пружины, и голова Освальда отлетела в сторону. Алекс припал к разорванной артерии, а мне вспомнились дети, пьющие из школьных фонтанчиков. Холли впилась в дергающееся бедро уже мертвого мужчины, из-под стиснутых зубов брызнула кровь.
– Освальд! – завопил Питер.
Я уловила острый животный запах. Обмочился от ужаса.
– Эй, Питер, – прошептала я, подойдя к нему. Он вздрогнул – увидел, как мрак прорезали желтые глаза. – Ты что, боишься?
– Не надо, ладно? – по-детски попросил он, прижав руки к бледным щекам. – Пожалуйста, ладно? Л-ладно?..
– Мы голодны. Мы хотим есть.
Глаза Питера закатились: он начал проваливаться в спасительный обморок. Я подхватила его и вцепилась зубами в жилистую шею. Мясо убитого давало странную силу, наполняло энергией.
– Оливия, – прошептал Алекс. Я подняла на него взгляд: в серой темноте ярко светились две красные точки. – Спасибо.
Его тело почти восстановилось за время, проведенное здесь, но что-то изменилось в поведении, манерах, мимике. Я подозревала, что последнее обращение Алекса в имаго наложило на него своеобразный отпечаток. Он постоянно облизывал губы, совсем как я, вздрагивал от любого шороха, разговаривал медленно, стараясь подобрать слова. Правый глаз так и остался черной жижей с алым пятном в центре, а левый остался карим. Видимо, не всем дано безопасно переворачивать сущность с ног на голову – кто-то может не вернуться обратно целиком.
