Он сорвал с меня маску свободной рукой. С тонким «понг!» лопнула резинка, хрустнул, ломаясь, гипс. Дункан, ухмыляясь, уставился на мое лицо.
– Оливия Йеллоувуд, – прошептал он и бросил насмешливый взгляд на Алекса. – Догадываюсь, кто прячется под второй маской.
Смеясь, он швырнул меня оземь. Язык распух, во рту разливался привкус железа, перед глазами вспыхивали черные розы. Царапнув асфальт, я поднялась. С губ рвались какие-то бессмысленные сиплые звуки.
– Чтоб ты сдохла, – зарычал Дункан и ударил меня по лицу наотмашь с такой силой, что я рухнула на колени.
В голову вдруг хлынули чужие воспоминания: женщина с теплыми медовыми глазами и короткими темными волосами, маленький мальчик на трехколесном велосипеде.
– Давай, Тони!
Я огляделась: вокруг простирался двор сельского домика. Июнь. Летний ветер мягко тронул испачканные кровью щеки, скользнул по разбитой губе. Было очень тепло.
– Тони, Тони!
Женщина засмеялась, жмурясь на солнце. Я растерянно отметила, что она похожа на меня: такие же волосы, только чуть светлее, с каштановым отблеском; светло-карие глаза; губы бантиком. Дункан безмятежно сидел на террасе и курил; его голубые глаза лучились счастьем. Он хрипло посмеивался, держа в руке стакан чая со льдом. Я присела рядом в плетеное кресло и уставилась на мальчонку, заливисто хохочущего на велосипеде.
– Энтони, – крикнул Дункан, раздавив окурок в пепельнице, – поди-ка сюда.
Малыш передал велосипед матери и, посвистывая, направился к Дункану. Его соломенно-светлые волосы взметнул ветерок, услужливо донесший до меня теплый запах ребенка, нежный и молочный. Это были не мои воспоминания, а Дункана – он сохранил все в памяти как деталь чего-то значимого.
– Что, папа? – спросил мальчик.
– Как тебе наш новый дом? – Дункан обвел залитый солнцем двор рукой, словно все это дарил сыну: зеленое поле и огромный клен, качели на ветвях и лес, темной громадой высившийся позади.
– Он классный!
Я улыбнулась вместе с Дунканом, ощущая непонятную тоску на сердце.
– Видишь вон те качели?
– Да, папа, – энергично кивнул Тони.
– Я хочу, чтобы ты никогда не подходил к ним в одиночку, – строго сказал Дункан, склонившись к сыну так близко, что тот попятился. – Если ты упадешь и сломаешь шею, мы даже не услышим этого. Ясно?
– Да! – Тони чмокнул отца в бородатую щеку и помахал ему рукой. – Я никогда-никогда не подойду к ним в одиночку!
Дункан проследил, как сын сел на велосипед и покатил по двору, что-то беспечно напевая. Жена подошла к нему и, обняв за шею, прижалась щекой к его макушке. Они поцеловались, и солнечный свет золотой нитью сшил их губы воедино. Июнь… сладким медом разливалось тепло, громко смеялся маленький Энтони, но смех этот начал затихать, превращаясь в призрачный вой ветра. Резко похолодало. Словно в ускоренной съемке, я увидела, как опал и почернел клен, как сгнила и оборвалась веревка качелей. Все вокруг умерло… и я поняла, что очутилась в том самом моменте, когда умер и Дункан Хоу, заботливый семьянин и счастливый человек. Умер, но родился безумный имаго, носящий его личину.
Дверь в дом была открыта. Я вошла в темный коридор, освещаемый синими всполохами телевизора, работающего в гостиной. Вокруг царил хаос, пахло кровью, гниением… смертью.
– Нет… нет…
На кухне, прислонившись спиной к холодильнику, сидел человек. Его кровоточащий глаз, утонувший в страшной ране, выглядел жутко, и можно было наяву увидеть белую пелену, затянувшую его впоследствии. Дункан рыдал в голос и баюкал в объятиях окровавленные тела сына и жены.
– Энтони… Хлоя… – шептал он, дрожащими руками стирая грязь и кровь с бледных мертвых лиц. – Нет…
В груде обломков стола темнела туша мертвого чудовища. Червь.
– Вернитесь ко мне… – Дункан уткнулся носом в окровавленную голову сына и завопил так отчаянно, что меня пробрала дрожь: – Вернитесь ко мне! Хлоя, Тони! Вернитесь…
– У тебя ее глаза.
Я подняла голову. Настоящий Дункан, безумный Дункан высился надо мной скалой, грозящей вот-вот обрушиться, глядел холодно и презрительно.
– Теперь ты знаешь все. – Он ударил меня по ребрам тяжелым ботинком, проломив грудную клетку. – Ты – живое напоминание о том, чего я лишился… что я не смог спасти их. Я был нужен им, но я не смог.
– Убив меня… – я задохнулась, – ты не вернешь Хлою, убив меня…
– Не верну, – согласился Дункан, и его голос задрожал, – но хотя бы забуду ее глаза. Забуду о том, что у меня была семья… Боль уйдет, если уничтожить ее источник.
– Дункан, – раздался голос Майло позади нас. Алекс лежал у его ног с расколотой маской, открывшей подбородок и губы, и шумно дышал. – Постарайся прикончить их до того, как эту сцену увидит кто-нибудь из людей, окей?
– Как скажешь, – хмыкнул Дункан. Наклонившись ко мне, он зло сверкнул глазами: – Не думай, что сможешь понять меня. Я видел твое никчемное прошлое. Потеря брата, лучшей подруги… ничто из этого не сравнится с тем, что пережил я. Ты никогда не узнаешь, каково это – видеть, как чудовище задирает твоего сына, которому и пяти лет не было! Как жена ползет к его мертвому телу, стараясь заслонить…
Дункан наступил мне на спину. Прогнулся под его ногой позвоночник, захрустели позвонки. Еще чуть-чуть – и он сломал бы меня, но не успел.
Как в тумане я услышала шорох подошв по асфальту.
Затем – тяжелое дыхание и скрежет когтей.
Наконец – звук рвущейся ткани. Рвущейся кожи.
Дункан взбешенно взвыл, отшатнувшись от меня. Рядом рухнул на бок Алекс: его лицо, уже не скрытое маской, исказилось болью, побледнело и покрылось испариной. Алекс скрючился и зажал вспоротый живот, пытаясь удержать вываливающиеся внутренности.
– Нет, – простонала я, изо всех сил пытаясь дотянуться до него. – Алекс, нет!
– Ол…лив… – прохрипел Алекс. Из мучительно скривившегося рта лениво выкатилась жирная капля крови.
Он потянулся ко мне. Наши пальцы замерли в сантиметре, не в силах преодолеть это последнее препятствие. Широко открытыми глазами я смотрела, как под его телом расплывается темная лужа. Он улыбнулся мне, так ласково, будто ничего не произошло. Глаза погасли и закатились.
– Алекс? – прошептала я. Слезы хлынули градом, теперь их ничто не сдерживало.
Где-то рядом завывал и сыпал проклятьями Дункан, хватаясь за обезображенное лицо. Теперь он ослеп – Алекс вырвал его единственный здоровый глаз.
– Я убью тебя, – зарычала я, поднимаясь на ноги. – Я убью тебя! Я убью тебя!
Дункан слепо качнул головой. Я выпрямилась. Впервые мое нутро гудело, как воздух в пустом кувшине, – я мурлыкала, как Черви, оплакивая Алекса, семью Дункана и самого его. Но не успела я броситься, как в воздухе раздался свист. Отсеченная голова Дункана взлетела в воздух. Тонкий прут вонзился ему в спину, дернулся, и тело повалилось на землю. Дункан Хоу был мертв.
