Я остановилась напротив бака и принюхалась, впитывая кислый дух ужаса.
– С моим зрением и обонянием, слухом и реакцией распознать работу вашей симпатической нервной системы проще простого. Скажете, что человек такого не может? Но, знаете, – я улыбнулась про себя, и по подбородку потекла слюна, смешанная с ядом, – я ведь не человек.
От контейнера отделилась первая тень и заметалась по проулку, стремясь скорее выбраться под тусклый свет фонарей. Я, лениво посасывая коготь, дала ей фору. Спешить было совершенно некуда. Когда нога жертвы ступила в полосу холодного серого света, я рванулась вперед. Когтистая лапа коснулась вспотевшего под свитером плеча, пальцы погрузились в плоть, как горячий нож в масло.
– Даже не пытайся.
Мужчина полетел обратно к контейнеру, вопя от страха. Раздался хруст – лопнул позвоночник, не выдержав столкновения с острым железным углом.
Я терзала обоих медленно и долго, ломая кости и кромсая плоть, потому что знала: с не меньшей жестокостью они бы мучили ту девушку. Когда они лежали на земле, мыча и тараща обезумевшие глаза, я почувствовала присутствие Гудроу.
– Хватит с них, – заключил он, подойдя ближе и тронув одного носком блестящей туфли, – пора ужинать.
Гудроу питался так же, как я, только еще страшней: разинув огромную пасть и ощерившись, он вгрызался зубами в плечо скулящего мужчины, вырывая клочья мяса. Он почти не пил кровь – только пожирал плоть, медленно и лениво.
«Слишком сдержанный для Червя, слишком голодный для имаго», – подумала я, подставляя флягу к вспоротой от уха до уха шее одной из жертв. Кожа у него в нужный момент не отходила, но глаза горели. Зубы были острые, но коготь только один – на безымянном пальце. Наша встреча облегчила ему охоту – ведь теперь я была загонщиком, а ему оставалось только ждать за моей спиной, как стервятнику.
– Нам пора, – бесцветным голосом сказал Гудроу, подхватывая обезображенное тело. – Бери, сколько можешь, и пойдем.
Я завинтила крышку фляги. Желудок успокоился, погрузившись в деловитое переваривание самой тяжелой на свете пищи – человеческой плоти.
* * *
Когда мы вернулись, Алекс уже пришел в себя. Смертельно бледный и осунувшийся, он постарался улыбнуться и даже приподнялся на локтях. – Хей!
– Хей. – Я поставила флягу на прикроватный столик. – Где Холли?
– Отошла вздремнуть. – Алекс схватил флягу, дрожащими пальцами отвинтил крышку и жадно приложился к горлышку.
На простыню струился песок, в который превратились плоть и кровь. Алекс наконец открыл глаза и вытер тыльной стороной ладони губы. – Иди сюда.
Просить дважды не пришлось. Я медленно заползла в постель, чувствуя, как ломит все тело после удачной охоты, а от сытости налились свинцом конечности. Теплое плечо пахло уксусом; я уткнулась в него носом и притихла, боясь пошевелиться.
– Алекс?
– М-м?
– Что ты думаешь о Гудроу?
Даже не поднимая головы, я почувствовала, как Алекс нахмурился. Его руки сцепились на животе, пряча незаживающее увечье.
– Не знаю, – признался он, немного помолчав. – Старик ест плоть. Имаго ее едят, но редко. Черви также питаются плотью, но они пожирают вообще все, что могут. Гудроу не спит днем, не превращается, коготь только один… Я не знаю, кто он.
Тихо посапывала в соседней комнате Холли, Гудроу шелестел газетой, перелистывая страницы. Монотонно тикали часы в кухне. И тот звук. Кап-кап. Кровь стекала с разделочного стола, где хозяин квартиры освежевал оба тела. Вспомнив, как он спокойно вытаскивал гирлянды кишок, я почувствовала легкую тошноту. «Правильно ли мы сделали, придя сюда? – билась в голове тревожная мысль. – С другой стороны, Гудроу не кажется врагом. Да, он выглядит опасным – но не для нас».
– Лив, – прошептал Алекс, – а если бы мы были людьми… ты бы влюбилась в меня? Без всей этой химии в виде уз… просто так, по-человечески?
– Думаю, да, – призналась я.
– Но почему? Я видел парня, с которым ты целовалась в супермаркете.
– Мы не…
– Лив.
– Он сам поцеловал меня. – Кровь бросилась мне в лицо. – Я испытывала к нему… некоторые чувства. Но это не то. Мне двадцать восемь лет. Я не хочу видеть рядом намазанного маслом парня в тесных плавках. Только обычного мужчину, который бы понимал меня с полуслова, берег и поддерживал. С которым я бы не стеснялась есть спагетти с соусом и глупо хихикать, доставать пижаму с зайцами и заказывать огромную пиццу вместо диетического салата. Мне нужен кто-то, кто сдерживал бы мою глупость, но при этом не гнобил. Мне нужен ты, – внезапно произнесла я.
Алекс смотрел на меня со странным выражением: будто подыскивал слова, наиболее подходящие для нас двоих, понятные, но короткие, не забирающие много воздуха, не загромождающие измученные головы мыслями о грядущем. О неизбежном.
– Если бы у нас было больше времени… – начала я, но Алекс, поморщившись от боли, поднял руку и закрыл мне рот ладонью.
– Оливия, – прошептал он, – чего ты хочешь?
У меня перехватило дыхание. В мыслях склизкой юлой вертелась туда-сюда, кружила по невидимой орбите Королева, вернувшаяся, чтобы ослабить меня, свести с ума.
Сожри его! Порви на куски!
Я зажмурилась. По щекам побежали слезы, смывая высохшие кровавые подтеки.
– Я хочу жить, – прошептала я, – не хочу убивать людей. Не хочу пить кровь…
Алекс прикрыл глаза и поджал губы. Его лицо стало напряженным.
– Холли проснулась.
Ровное дыхание спящего сбилось и понеслось галопом. Раздался шорох одеяла, стискиваемого в пальцах, тихий хриплый голос:
– Лив?
Я нехотя встала с кровати и обернулась. Алекс больше не улыбался. Казалось, в воздухе витали ответы, но мне никак не удавалось поймать их и прочувствовать.
– Только в самом конце мы поймем, для чего существуем, – сказал Алекс. – Каждое твое решение будет разворачивать тебя к осознанию этого. Ты не можешь ошибиться.
Я вымученно улыбнулась.
– Я подумаю над этим.
* * *
Холли сидела на кровати, тревожно прижав руки к груди. Я хотела добродушно потрепать ее по голове, но вспомнила о жутких когтях и просто присела рядом.
– Мне приснился кошмар… – прошептала она. – Пожалуйста, побудь со мной.
Я погладила ее накрытые одеялом ноги. Длиннее, чем я помнила. Сколько бы ни прошло, это было неприятно: я привыкла к своей маленькой девочке, а теперь постоянно видела вместо нее незнакомку, прячущуюся за любимыми чертами.
– Она была на сцене, – тихо сказала Холли, – моя мама. Она и я…
Волосы упали ей на лицо. Я знала, какой кошмар она увидела. Сцена. Схватка. Сон, прокручивающийся в тысячах и тысячах голов имаго.
