Вытерев влажные глаза и шмыгнув носом, я вздохнула. Нельзя углубляться в мысли – нужно сделать это, прямо сейчас.
Слушайся Гудроу – он станет твоим наставником и опекуном. Борись и будь сильной. Веди за собой, но никогда не иди за кем-то, кто этого недостоин.
Друзья навек. Лив
Я сложила письмо пополам, тщательно разгладила и убрала в карман джинсов, затем взялась за стеклянную ручку кувшина с красной шипучкой и вынула из вскрытой картонной упаковки четыре таблетки «Диамокса». Маленькие белые кругляши упали на дно, и я принялась ожесточенно молоть их кухонным пестиком. Шипучка помутнела. Убрав оставшиеся таблетки в аптечку Гудроу, я вскрыла другую упаковку, самую важную. Именно такие лекарства пил мой отец, когда умерла мама, – снотворное. Одну за другой я проглотила пять таблеток и поперхнулась, зажав ладонью рот.
– Спокойно…
Совершенно необязательно было блевать именно сейчас. Пить дополнительную дозу из-за внезапной рвоты вовсе не хотелось.
За окном буйствовали краски заката: золото, пурпур, багрянец – как перья фантастических птиц. Этот – последний. Будут еще закаты и рассветы, пока мир не умрет, но до этого умру я сама.
– Оливия?
Холли стояла на пороге комнаты, потирая сонные глаза, – невинная, нежная, с всклокоченными волосами и разрумянившимися щеками.
– Привет.
– Ты одна тут? – Она села за стол и, часто моргая, взглянула на закат.
Я криво улыбнулась ей, подперев щеку, и кивнула. Рука медленно немела – действовали снотворные таблетки. Чувствительность пропадала, оставляя неприятное ощущение, словно под кожей копошились клубки червей. Однако и это длилось недолго – вскоре все нервные окончания словно уснули сном мертвеца. Меня окутывала тишина.
– Пей, – сказала я, пододвигая к Холли графин.
Облизнув пересохшие губы, она налила себе стакан холодной шипучки и, опустошив его, вновь наполнила. Я отстраненно следила за ней, ощущая вину. Таблетки подействовали быстро: выпив третий стакан, Холли покачнулась. Неосознанно ее руки наклонили кувшин, доливая остатки шипучки, и часть выплеснулась. Закат распался на отдельные цветные пятна, разметался по всему небу, как рыжие волосы. На синеющем шелке небес проступили блестки звезд. «Если двигаться с чудовищной скоростью вперед и вперед во Вселенную, то можно настигнуть момент ее рождения», – так однажды сказала мне Джи. А если бежать быстро и без оглядки, возможно ли настигнуть ту Оливию, встряхнуть ее за плечи и кричать в лицо до посинения, кричать о том, что будет дальше, если прямо сейчас не сложить чемоданы и не укатить подальше?
Безвольно откинувшись на спинку стула, Холли медленно соскользнула вниз, судорожно хватая воздух ртом. Глаза закатились, язык вывалился и повис между губами. Стакан упал на пол и разлетелся на множество осколков. Я осторожно опустилась рядом с Холли и подняла ее обмякшее тело, бережно убирая волосы с лица.
– Я должна сделать то, что должна. – Я уже не узнавала свой голос. – Это единственный способ помочь тебе.
В ее закатившихся глазах ничего не отражалось. Я сжала бледные пальцы и втиснула в них записку – последний мой подарок.
– Прощай, Холли.
Опустив ее на пол подальше от осколков, я выпрямилась и закусила губу. Теперь накатывающие эмоции разбивались о сжавшееся горло и стиснутые зубы, как волны о скалы, и, чтобы не поддаться слабости, я вышла в коридор. Что-то поднималось изнутри меня горячим валом, грозя вот-вот рухнуть и превратить в руины сознание. Еле передвигая ноги, я добралась до ванной и упала на пол, часто и тяжело дыша. Воздух входил в легкие с болезненным хрипом. Я коснулась носа, губ, прошлась пальцами по ресницам, ощупывая тонкую кожу век. Из груди канонадой вырывались сухие всхлипы, вызванные то ли страхом, то ли отчаянием.
Однажды, когда мне было пять, я отстала от мамы и заблудилась в лесу. Страха не было – только понимание того, что вокруг ни души. Тогда я не практиковалась в охоте, потому голову осаждали мысли: кто будет кормить меня? В лесу есть ягоды, грибы, орехи и коренья, но какой смысл в них, если желудок не способен извлекать пользу из такой пищи? Я оставалась на месте, пока какой-то охотник не показал дорогу домой – конечно, тогда он едва меня не пристрелил, приняв за мелкого зверя. Незнакомец вывел меня из лесу, но именно тогда я узнала, что мать свою дочь даже не искала.
На кафеле появились маленькие детские ступни. Девочка в нищенском платье склонилась ко мне и участливо взглянула в лицо:
– Какие у тебя красивые глаза!
– Убирайся… – Я упала на бок, задыхаясь от запаха гниения.
– Поиграй со мной. – Ребекка протянула руку, ободранную кустами лесной ежевики. – Смотри, мы все пришли, чтобы поиграть с тобой!
Надо мной нависли две высокие фигуры: девушка с блеклыми светло-каштановыми волосами и та самая, что стояла на сцене в ослепительном свете много лет назад. Мама Королевы.
– Вы… ты… вы… – Я перевернулась на живот, но, даже закрывая глаза, видела бледные лица призраков. Дотянуться до раковины, где лежала бритва, оказалось невозможно.
Мать Королевы склонилась ко мне, задев по лицу отвратительными липкими лохмотьями платья, и улыбнулась окровавленным ртом:
– Тебе лучше сказать нам, где Юная. Разве ты не видишь, что она опасна?
– Да, давай, Оливия! – поддержала ее маленькая Ребекка. – Покажи нам, где прячется эта мелкая сучка!
– Уходите! – закричала я, и собственный голос, срикошетив от влажных стен, стрелами впился в уши.
– Размозжи ей голову ковшом…
– Вскрой глотку осколками стекла!
– Заставь ее жрать это стекло…
Враждебные голоса сливались в басовитый гул, перемешавшийся с омерзительным хихиканьем. Вспотев от ужаса, я бессмысленно ползала по кафелю, сдирала в кровь ногти, но пол, выложенный квадратиками, превратился в огромное поле, которое нереально было пересечь. Скользкая от пота рука нащупала холодный край раковины и стиснула его. Пальцы скребнули, шаря по гладкой поверхности, и споткнулись о пластиковый предмет. Коробочка упала на пол, разметав вокруг бритвенные лезвия. Дрожа, я взяла одно из них. Снотворное лишало чувствительности и замедляло регенерацию. Оно не затягивало раны целиком, оставляя страшные шрамы. Королеве нужно мое лицо, так? Что ж, она его получит.
Вложив всю силу в удар, я полоснула себя по лицу, раздваивая бритвой губы. По подбородку потек горячий ручеек крови, и, чтобы не утратить решимость, я вновь подняла лезвие, рисуя ранами диковатую улыбку, направляя левый уголок рта под скулу, а правый – к нижней челюсти. Окровавленные руки с холодным спокойствием уродовали лицо, будто принадлежали кому-то другому. Пульсировали разрезы, гулко стучало сердце. Сейчас Холли слаба, но к тому моменту, как я сдамся Королеве, Гудроу посадит ее в машину и уедет далеко за пределы города, а если повезет, то и штата. Она бы никогда не дала разлучить нас, но это вынужденная мера. Пока я рядом, Холли в опасности – поэтому я должна была вырезать себя из ее жизни. Осталось последнее: Королева могла увидеть мой маршрут сюда, если я просто пойду по улице. Взяв новое лезвие, я поднесла его к глазам и уставилась на тонкую острую кромку. Это не страшно – страшней не выдержать, не довести свою миссию до конца.
