Вспоминаются забавные – и удивительные! – слова дьяка из чеховской повести «Дуэль», похожие на мрачное пророчество: «из Аравии прискачет на коне новый Магомет с шашкой, и полетит у вас всё вверх тормашкой, и в Европе камня на камне не останется».
22.11
Парадоксы современного мира – цивилизации, кичащейся свободой, демократией, правами человека…
Но вот же вам в это цивилизованное благолепие вдруг доносится эхо прежних времён, когда где – нибудь – хоть на камне в малодоступной местности, хоть в городском парке на скамейке – появлялась надпись: «Здесь был… (дальше следовало имя отметившегося)».
Старый район города. Квартал со множеством жителей. У всех своя жизнь, свои заботы, свои представления о хорошем и плохом, о прекрасном и уродливом. Люди, обитающие на подаренном им судьбой участке городского пространства, привыкают к своему окружению: виду улиц, переулков, домов – всему тому антуражу, с которым как – то сживается, срастается душа человека…
И вдруг… Вышел человек из дому – и видит: на привычных стенах домов ни с того ни с сего поселились какие – то надписи, чудовищные монстры, уроды, кикиморы… эти убогие плоды воображения несчастных жертв пресловутой кинопродукции. Круг замкнулся! Ах, как славно было бы, чтоб так вот разрисовали жилище какого – нибудь голливудского режиссёра!
Поначалу всеобщее возмущение заставляет местную власть как – то реагировать – безобразие закрашивается. Но мало – помалу власть вынуждена со всей своей толерансой вступать в диалог с новоявленными «художниками», с тем чтобы прийти с ними к соглашению и «живопись» их удержать в определённых рамках.
Но городские жители – то тут при чём? Существуют музеи, выставки. Человек свободен в своём выборе посетить их, чтобы ознакомиться с тем что ему интересно. А тут ему навязывается право лиц с кистью в руках – нередко персон просто неадекватных – оставлять на стенах свои живописные комплексы. Куда же деваются тогда права многих живущих здесь людей, которых, можно сказать, силой затаскивают на этакую уличную «выставку», которая к тому же станет теперь мозолить им глаза ежедневно? Почему житель должен терпеть то, что ему навязывают против его воли? И почему он должен становиться заложником чьих – то измышлений?
Как ни посмотреть, получается ведь некое духовное загрязнение окружающей среды.
Это творящееся теперь повсюду наступление граффити привело меня к неожиданному сопоставлению. Не так ли нам – совершенно без спросу – навязываются чьи – то «подарки» в культуре? Ну да, случается такое по всей земле и, к стыду, со всей прытью бросаются по – обезьяньи этому подражать наши деятели – наследники великой культуры! Как говорится, посылают нам сообщения, довольно знакомые – очень напоминающие надпись на каком – нибудь заборе: «Здесь (читай: у Шекспира, у Чехова, у Чайковского) был Вася.»
Все эти современные «находки» горе – творцов в театральных постановках классики, в кинофильмах – что же это такое?
Слаб человек, ничтожны потуги современных «творцов». Неувядаемая классика раздражает их своим превосходством. До неё им не дотянуться, хочется её унизить, уничтожить – лишь тогда наступит облегчение этим заблудшим душам. Оттого и появляются нелепые «образы» – а по сути своей натуральные мерзости: в стельку пьяный Гамлет, голая Наташа Ростова, дворянка Раневская, усевшаяся верхом на лежащем спиной на сцене Тригорине, наркоманы и проститутки в балете Чайковского и прочая, прочая… И вот эти «создатели» – люди, по которым скучает психушка, – практически без каких – либо препятствий со стороны здорового общества, втюхивают свои фобии народу?! Но он – то здесь при чём?
27.11
В отечестве развернулась дискуссия о деятельности Ивана Грозного, оценки выявились крайние: либо обвинительные, либо оправдательные.
Надо сказать, те времена были жестокими и в Европе. Одна Варфоломеевская ночь чего стόит, когда в Париже и в других городах Франции были вырезаны тысячи гугенотов, то есть было совершено деяние, которое сегодня называется геноцидом.
В постижении нашей истории осталась интересная подробность: Карамзин впервые ярко показал соотечественникам злодеяния окаянного душегуба, что оказало влияние даже на умонастроение тогдашнего царя.
Меня в этом вопросе занимает психология человека – будь он последним нищим или персоной, сидящей на троне. Мной владеет желание не обвинять с налёта, а попытаться объяснить, выявить неявные, скрытые пружины поступков. Поскольку Карамзин был достаточно объективен в своих оценках событий и деятелей истории, у меня возникло желание заглянуть в его колоссальный труд.
Каким было княжество Московское в середине XVΙ – го века? Отец Ивана, Великий князь Василий ΙΙΙ – й, был достойным преемником своего родителя. Так и хочется подарить ему тот самый эпитет, которым позднее наградили царя Алексея Михайловича Романова, то есть Василия можно было бы тоже назвать тишайшим.
Летописцы с уважением упоминают «о природном его добродушии». Карамзин пишет: «Василий имел наружность благородную, стан величественный, лицо миловидное, взор проницательный, но не строгий; (тут я подумал, что внешность великого князя Московского не могла не оказывать благотворного влияния на многочисленных иностранных послов со всего света) казался и был действительно более мягкосердечен, нежели суров, по тогдашнему времени.» Как верховный правитель «он шёл путём, указанным ему мудростию отца, не устранился, двигался вперёд шагами, размеренными благоразумием, без порывов страсти, и приближался к цели, к величию России… был не гением, но добрым правителем; любил государство более собственного великого имени и в сём отношении достоин истинной, вечной хвалы, которую не многие венценосцы заслуживают.»
Что ж, сын его, Иван ΙV – й, спустя время, выходит, во всех отношениях станет его полной противоположностью? Какие причины кроются за такой трансформацией?
Между тем время досталось Василию суровое. Но он последовательно и неуклонно продолжал дело своего родителя – дальнейшее собирание русских земель под верховной властью Великого князя Московского. При этом постоянно поддерживал отношения с миром иноземным: держал посольства у Крымского хана, у султана, в Швеции, во многих европейских странах; вёл тонкую дипломатию, стремясь поддерживать мир, не допускать по возможности дело до войны – и воевал тогда, когда к тому окончательно вынуждал противник.
А вынуждали постоянно.
Княжество Московское продолжало оставаться в тотальном окружении коварных недругов. Известное дело – воевать со всем миром будучи в кольце неимоверно трудно. С Запада то и дело возобновлялись происки короля Сигизмунда – из года в год повторялись военные столкновения с Великим Литовским княжеством (с переменным успехом). С Востока и Юга – как эхо, как отголоски распавшейся Золотой орды: то бунтовало находившееся в положении вассала Москвы Казанское ханство, то устраивали опустошительные набеги ханы Крымские и Астраханские – и всё это при неизменной поддержке османов. Со всех сторон надо было с бесчисленными жертвами противостоять агрессивному окружению, лавировать, умело подключать дипломатию и при всём том не ронять достоинства. И деятельность Великого князя Московского была высоко оценена западными наблюдателями того времени.
