Пострадал и сам город. Уже в конце войны он подвергся тяжелому бомбовому удару англичан, нанёсшему колоссальные разрушения древним постройкам.
В 1967 году во время командировки побывал я в бывшем Кёнигсберге, в этом старинном гнезде Тевтонского Ордена. Я выкроил тогда время, чтобы взглянуть на то, что сохранилось от прежнего спустя двадцать с лишним лет.
От Кафедрального собора (XΙV век) остались одни стены – вся верхняя часть его была начисто срезана взрывом крупной авиабомбы. Снаружи у самого края одной из стен была могила Канта. Стройная, граненая колоннада из красноватого гранита окружала гробницу, изготовленную из того же камня. От могучего здания война оставила только стены, а гранитная усыпальница человека, родившегося и умершего в этом городе, стояла целехонька, без единой царапины. И здесь, на земле исчезнувшей, отошедшей в предание Пруссии, всё – таки помнили о нём: на крышке саркофага пятнами крови горели оставленные кем – то гвоздики.
Я постоял возле могилы в одиночестве. Живший ещё во времена неистового Фридриха, который возмечтал поставить на колени Европу (чего ему, конечно, не дали – и главным образом русские), и заставший восхождение Наполеона, – здесь покоился не воин, но мудрец, открывший однажды, что его поражают две вещи в мире – внутренняя и внешняя: моральный закон, сидящий внутри человека, и звездное небо над головой. Здесь лежал философ, сформулировавший некую максиму: «Действуй так, чтобы принцип твоей воли всегда мог служить одновременно основанием всемирного законодательства». Похоже, изречение это восходило к библейскому – поступай так, как ты желал бы, чтобы другие поступали с тобой (эту сентенцию любил повторять Лев Толстой).
Следующим объектом моего интереса был Королевский замок – вернее, то что от него осталось. Строить его начали еще в тринадцатом веке, а участь его решалась уже теперь. В местной печати разгоралась дискуссия о возможном сохранении оставшегося и реставрировании в музейных целях или для чего – нибудь другого – да хоть ресторана… Было понятно, что дискутировали впустую: не говоря о всём прочем, где найдутся немалые средства для этого?
Подходя к замку со строны трамвайной линии, я пожалел, что у меня нет фотоаппарата. Остановился и сделал набросок в своём блокноте сохранившихся двух башен – за ними виднелись лишь груды развалин. Писали в прессе, что в башнях уже начали свою работу взрывники. Если б не та бомбардировка, весь замок мог бы остаться стоять, как и собор.
А теперь это всё доживало последние дни к горькому сожалению тех, кто жил здесь когда – то и после войны покинул эту землю – история неумолима, подводя свой итог и принося иную речь и другие песни туда, куда она считает нужным. С ней не поспоришь и вряд ли исполнятся чьи – то надежды возвратить сюда прошлое.
Но в дальневосточном крае нашей страны картина другая. Министры – то, как им положено, заявляют об увеличении притока населения на Дальний Восток, а там, например, уже Хабаровск кто – то русским городом не считает. Хабаровчанин Виктор Марьясин в своей заметке в «Литературной газете» справедливо спрашивает: «Почему город, названный в честь тверского купца Хабарова и построенный русскими крестьянами, солдатами, казаками, не является нашим, как Архангельск или Кострома?» И дальше с горечью сетует: «Лучезарные чиновники могут отчитываться о демографическом росте, большие чины от силовиков им могут поддакивать, но при этом негласное замещение русских будет набирать обороты. Если наш социум и дальше будет пятиться с востока на запад – обратно на наше занятое кем – нибудь место нас уже не вернуть. Как не вернуть русских на родной им Кавказ.»
05.12
Тэффи в своих воспоминаниях о Зинаиде Гиппиус упоминает, как с некоторым удивлением обнаружила у неё стихотворение:
Хочу недостижимого, Чего, быть может, нет, Дитя моё любимое, Единственный мой свет.
Твоё дыханье нежное
Я чувствую во сне,
И покрывало снежное
Легко и сладко мне.
Стишок и в самом деле необычный – не характерный для декадентки – поэтессы со странной для женщины судьбой и характером довольно злющим. В этих восьми строчках душа её раскрылась. Как по – человечески жаль её. Вот чего женщине нехватало – материнства. Оттого и зла была всю жизнь…
06.12
То, что пекут сериалы о шестидесятых годах прошлого века с этакой лёгкостью в мыслях необыкновенной, то есть с таким нахрапом и чушью, которым позавидовал бы Хлестаков, – давно уже не удивляет. Удивляет порой другое: она, эта лёгкость, оказывается, имеет место и в оригинальных источниках, написанных мэтрами.
Справедливо раскритикован сериал по роману Аксёнова, в котором действуют его современники – друзья – поэты. Кино, понятное дело, весьма далёкое от реалий шестидесятых. Но основы, самого романа, критика не коснулась.
Между тем как раз вызывают удивление имена и фамилии, подаренные автором своим друзьям. В последовательном перечислении: Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина – это Ян, Эр, Аххо… Ещё имена: Ралисса, Мирра. Сразу возникает вопрос: о какой это стране писал Аксёнов? Где живут герои с этими безвкусными, примитивными, пошлыми наклейками, похожими на собачьи клички, от которых мог бы прийти в восторг лишь какой – нибудь выпендривающийся подросток? Кто они по рождению? Может, они инопланетяне, откуда – то заброшены?
Вот ещё подарочки: Вознесенский – Андреотис (он грек, что ли?), Высоцкий – Вертикалов (!). Да и самому себе кличку взял неумную – Ваксон… Читателю надо объяснять, что тут сокрыто имя прототипа, а не вакса сапожная? Какая же, однако, убогая фантазия! Может силился подражать Катаеву? Но все эти убогие клички не выдерживают никакого сравнения с катаевскими псевдонимами в «Алмазном венце».
И какой гордыней, каким снобизмом надо обладать, чтобы лепить не просто роман, но некий мемуар, изобразив в нём не каких – то вымышленных персонажей, но конкретных людей (да ещё друзей своих!) и людей талантливых, знаменитых, которых знает вся страна и каждый из которых не чета надувающему щёки автору! И вот их – то наградить ничтожными, позорными кличками?!
Ознакомившись лишь с этими «перлами», любой нормальный человек моего поколения книгу такую читать не станет – отодвинет брезгливо в сторону.
Увы, не хватило таланта мэтру, зато пижонства – чем всегда отличался Аксёнов – хватило вполне.
07.12
Добрые чувства, нечаянная, идущая от сердца, улыбка – как они помогают жить в нашем мире, переполненном ворохом всевозможных проблем!
В скучной порой повседневности, в бытовых передрягах – ну, например, в какой – нибудь заурядной стычке с продавцом или кассиром в магазине – как помогли бы уйти от ненужного раздражения необидный юмор, шутка, сведение конфликта к чему – нибудь весёлому… Ведь от этого выигрывают обе стороны, сохраняя нервные волокна в здоровом состоянии.
