«Конечно, имя Солженицына войдёт в литературу, в историю – как имя одного из благороднейших борцов за свободу – но всё же в его правде есть неправда: сколько среди коммунистов было восхитительных, самоотверженных, светлых людей – которые действительно создали – или пытались создать – основы для общенародного счастья. Списывать их со счёта истории нельзя, также как нельзя забывать и о том, что свобода слова нужна очень ограниченному кругу людей, а большинство, – даже из интеллигентов – врачи, геологи, офицеры, лётчики, архитекторы, плотники, каменщики, шофёры делают своё дело и без неё.» (И тут Корней Иванович почему – то присовокупил, что это, мол, из – за болезни написал он такую ерунду.)
Но вообразим, какую реакцию на этот по сути подвиг Твардовского надо было бы ожидать от обласканного недавного сидельца, на которого, словно по волшебству, свалилось неожиданное счастье сделаться известным на всю страну писателем? Естественную для всякого нормального человека благодарность?
Увы, было другое. Ответом явились завышенная самооценка и совершенно нереальные в то время, безответственные, граничащие с неподражаемой наглостью (думаю, тут уже был обоснованный расчёт на помощь извне) требования:
– немедленно публиковать всё, что выходит из – под его пера;
– чтобы эта самая, пошедшая ему на послабления, власть вообще перестала существовать в пространстве литературы (письмо в СП).
Всё это очень напоминало небезызвестную старуху, возжелавшую быть владычицей морскою…
Для Твардовского же наступили тяжёлые времена, что усугубило его привычку к выпивке и, надо думать, свело его раньше срока в могилу.
Что касается новоявленной знаменитости… По всему было видно, что добрых чувств в ней сохранилось маловато. Есть свидетельства, что она искала сближения с Шолоховым, даже не гнушалась лестью (должно быть, хотелось ей услыхать похвалу от всемирно известного писателя). Но встретив его холодность, позднее отомстила содействием публикации в Париже клеветнической статьи о «плагиате».
Листаю дневник Чуковского августа 1967 года. И вижу, что я не ошибся в оценке поведения Солженицына в то время. Корней Иванович пишет:
«Сегодня (6 августа, Переделкино) завтракал с Солженицыным. Он сияет… Великолепно рассказал, как в Союзе Писателей почтительно и расстерянно приняли его в кабинете Федина – Воронков, Марков, Соболев <…> все лебезили перед ним. «Не мешает ли вам форточка? Не дует ли?» Когда он попросил воды, тотчас же в комнату были внесены подносы со стаканами чаю и обильными закусками. <…>
Он чувствует себя победителем. И утверждает, что вообще государство в ближайшем будущем пойдёт на уступки… Походка у него уверенная, он источает из себя радость.»
Приведенная цитата рождает череду простых впечатлений:
– можно быть уверенным в правде изложенного, ибо, как известно, Чуковский всегда феноменально точен в передаче того, что услышал;
– в руководстве СП в самом деле на какой – то момент воцарилась растерянность;
– как от хорошей порции водки, хмельная эйфория охватила всё существо Солженицина.
Вообще читать дневник старого мэтра очень интересно.
«Катаев едет в Париж на чествование Бодлера – и уже месяц готовится: сочиняет речь о Бодлере.»
Спрашивается, на кой чёрт нам этот Бодлер? Когда, уже в семидесятых, явится на свет у самого Катаева истинное наше роскошество в «Алмазном венце…»? Ну да, разве что проехаться да проветриться… Париж однако.
«Какая мутная, претенциозная чушь набоковское ″Приглашение на казнь″. Я прочитал 40 страничек и бросил.»
19.03
«Зона. Записки надзирателя.» Довлатова.
Повествование восходит всё к той же лагерной теме. Но в нём теперь уже всё свалено в одну кучу, сознательно доказывается, что все одним миром мазаны – как заключённые, так и охрана. И что будто бы нет никакого смысла ни в том, чтобы сидеть, ни в том, чтобы охранять.
Местами – когда автор не поддаётся соблазну применения всяческих словесных выкрутасов – написано очень хорошо. Но только местами. В целом же – это сумбурная серия этаких баек в стиле вычурного, навязчивого скоморошества, отчего изображаемое лишается всякого доверия.
Фукуяма провозгласил «конец истории». Довлатовские заметки похожи на конец литературы – как таковой.
24.03
На Украине очередное гнусное происшествие: в Киеве – прямо на улице, среди бела дня – убит Вороненков, недавно сбежавший из России бывший депутат Госдумы (личность тёмная, с фальшивыми эпизодами биографии, запутавшаяся в своих аферах, позволивших ему нажиться; да и вообще, судя по его поступкам, разговорам, даже по физиономии, заметно, что мужичок он, прости Господи, довольно – таки туповатый, так или иначе приблизивший свой трагический конец).
И вот в телепередаче ведущие обращаются по связи с вопросами… к такому же беглому из России проходимцу, с трудом подбирающему слова!
Зачем? Почему?
Тяжёлый случай. Поразительная беспринципность и какая – то всеядность современных журналистов. Неужто позарез надо обращаться за какими – то подробностями к ещё одному мерзавцу, чтоб он поведал всем свои байки? Ведь таким образом заведомая ложь допускается к обсуждению – на равных! – с версиями, близкими к истине, а само обсуждение превращается в подобие недостойной склоки.
Что же это? Издержки свободы, которую порой любят поминать к месту и не к месту?
О да, это сладкое слово свобода стало неприкасаемым вроде священной коровы не только у завзятых либералов. Но если взглянуть на проблему непредвзято – она, свобода, не безгранична.
Вот же недопустимо человеку разумному, скажем, испражняться посреди городской улицы – ведь он всё – таки не собака. А словесные испражнения в серьёзных дискуссиях, которые неоднократно случаются на телевидении, можно транслировать на всю страну?! Запашок – то от них распространяется!
До чего же мы дожили…
29.03
Бог ты мой, сколько уже и разговоров повсюду, и публикаций о постыдных и позорных явлениях в нашей культуре – а воз и ныне там. Никак не проснуться тем, кому надлежит заняться этим вплотную. А может, их вовсе уже не осталось на нашей печальной ниве? Может, всё на свете перешло уже во власть новому поколению, мчащемуся по шоссе в авто с напрочь протёршимися тормозами?
Вот поистине крик души напечатала Литературка – заметку Платона Беседина, из которой позволю себе привести короткую цитату:
«Дурновкусие правит бал. И некому так назвать его – вот что самое страшное… институт литературной критики в России полностью уничтожен. <…> Литературный процесс заменён корпоративным бизнесом, заточенном на премии ″для своих″. Масскульт восторжествовал окончательно. Творчество изуродовано мамоной.»
Здесь всё сказано. Но кто услышит этот вопль?
