— Ты повелитель своей силы. Ты должен научить её, как охотничьего пса. Но даже псу надо показать, как выглядит дичь. Но для магии дичь — это четыре стихии.
Агата быстро вытянула руку и схватила мою, зажав пальцами запястье, а после потянула к себе.
— Это огонь! Эс фуэго.
Через мгновение язычок пламени от свечи оказался под моими пальцами. Боль обожгла не сразу, а словно постеснялась и отсрочила прибытие на пару секунд. Зато потом оторвалась по полной, опалив кожу.
— Бля! — вырвалась у меня, и я постарался выдернуть руку из тяжёлой хватки. Получилось только с третьей попытки.
— Научись терпеть, маг, — холодным, как айсберг, голосом проронила волшебница, пристально глядя мне в глаза. Боль ожога пульсировала, и не собиралась отступать. Честно говоря, такого откровенно садизма не ожидал. Если все методы обучения будут такими же, то ну его на хрен.
Ведьма Агата. Да, теперь я не мог называть её иначе, чем ведьма. И вот она откинулась в кресле, положив рука на подлокотники. Злосчастная свеча осталась висеть в воздухе между нами.
— Поднеси руку к свече. Сам. Медленно. Прикажи свече погаснуть. Когда это произойдёт, ты ощутишь силу. Ты поймёшь, что она такое. А как поймёшь, твоё обучение пойдёт уже легче.
Я сжал губы. Ну не мазохист я, чтоб такие фокусы повторять раз за разом, и так придётся руку перебинтовывать и мазать противоожоговой мазью. Но если в самом деле попробовать?
Внутренне собравшись и вздохнув, я потянулся к дрожащему язычку пламени. С каждым сантиметров сокращающейся дистанции сердце ускоряло своё биение. Где-то за стенкой кричала от наслаждения женщина. Где-то играла тихая лютня. Рядом затаили дыхание мои спутницы, а я по доброй воле тянул пальцы к чистой и первобытной боли. Пламя отражалось в глазах Агаты, придавая ведьме ту саму зловещесть, что описывается в детских сказках как абсолютное зло. Конечно же, это моё воображение, но всё равно было жутковато.
Когда до язычка осталось всего пара сантиметров, у меня аж в висках заломило. А потом пламя отклонилось, словно щадя и не желая касаться меня. Вместо боли ожога, которую я ожидал, пошла кру́гом голова, как будто выпил сто граммов чистого спирта и тут же охмелел.
Я тянул руку дальше, а вслед за язычком огня начала гнуться сама свеча, притом что я не касался её. Если профессор прав, и в голове у меня сидит магосимбиот, то он сейчас проявляет самые простые реакции на внешние раздражители. А раз проявляет, то его можно выдрессировать. Главное — найти общий язык.
— Мы с тобой одной крови, ты и я, — пробормотал я по-русски присказку из старого мультфильма про Маугли.
А потом свеча, Агата и комната поплыли перед глазами и я вырубился.
Глава 9. Одни расстройства
Очнулся я в том же помещении, что и отключился. Во всяком случае, расписной потолок и действующие лица были те же. Надо мной склонились Лукреция с храмовницей. Катарина держала в руке небольшую склянку, резко пахнущую аммиаком.
«Система, сколько я был без сознания?» — спросил я, едва шевеля губами. Она и так считает нервные импульсы и конвертирует их в слова.
«Запрос некорректен. Показания головного мозга не менялись».
— Странно, — пробурчал я по-русски и вслух, а потом осторожно сел. Голова кружилась.
— Юрий, ты яси? — тихо спросила Катарина. Она держала в руках какую-то склянку и крутила в пальцах пухлую пробку.
— Дай ему ещё раз нюхнуть, — залезла через плечо с советами Урсула. — Дай ещё нюхательной соли, чтоб совсем очнулся, а то разговаривает сам с собой.
— Всё прочь! — раздался со стороны голос госпожи Агаты, и женщины отошли от меня.
Пожилая волшебница села на кровать и положила мне руку на колено.
— Как себя чувствуешь? Ты всё время бормотал слово «симби мот». Бился. Пытался на себе одежду сорвать. Кричал, что не хочешь. Чтоб вынули гадость. Что это?
— Симбионт, — протянул я, тяжело встал с кровати и, шатаясь, направился к зеркалу. Там начал сам себя осматривать, даже рот открыл. Но ничего не нахолодил, ни отверстия, через которые он мог проникнуть, ни саму тварь.
Руки сами собой легли на живот, где чудился зародыш инопланетного монстра, и он вот-вот сломает мне грудную клетку или вспорет изнутри живот и вылезет на свет Божий. Вернее, выскочит под сень Небесной Пары. А ещё вспомнилась глубоководная мокрица, живущая под языком у рыб. Она выгрызает язык и сидит вместо него.
К горлу подкатил ком, усугубляя общее самочувствие. И тем страшнее становилось. Хотелось всю эту магию послать к чертям, в бездну, в п…у Изохеллы. Вот в неё самую.
— Госпожа Агата, — произнёс я, нервно сглотнув этот самый ком, — а правда, что внутри мага живёт нечто, что помогает колдовать, эдакий посредник между душой человека и остальным миром? Вы же должны это знать. Вы всю жизнь колдуете.
Волшебница некоторое время молчала, нагнетая нервозность. Все остальные смотрели на неё, не решаясь шевельнуться. Наконец она вздохнула и ответила:
— Сложный вопрос, — Агата свела руки, коснувшись кончиками пальцев одной руки кончиков другой. — Многие им задаются. Всем интересно, почему одни могут колдовать, а другие нет. Ведь все мы люди. И мнения разнятся очень сильно. Кто-то говорит о божественной частице, кто-то о рождённом в бездне зле, кто-то ставит людей выше естества. Нет единого мнения.
Магесса снова замолчала, а потом медленно встала с кровати и подошла ко мне. Я глядел на её отражение в зеркале, но поворачиваться боялся. Не знаю, как объяснить. Этот страх был иррациональным, даже суеверным. Я словно дремучий средневековый крестьянин, оказавшийся на шабаше чужих и нечисти. Осталось только упасть на колени и молиться. Вот только кому? Раньше в богов я не верил, а здесь они есть, эти самые боги и богини. Но родные божества либо дома остались, либо вообще в коме до конца света. Местным же богам нет желания молиться. Буду атеистом, паникующим атеистом, верящим в чужих, симбионтов и альтернативные реальности.
— Знаешь, — продолжила волшебница, — мне повезло. Я даже не помню, когда ощутила дар. Говорят, родилась с ним. Ко мне с младенчества сами собой прыгали в руки леденцы и игрушки. Я ещё не умела ни говорить, ни ходить, а уже могла оттолкнуть от себя крысу, выскочившую на середину комнаты, и одной лишь волей остудить горячую кашу. Потому, разумеется, я и в Магистрате. Но те, кому не повезло, отчаянно искали ответы. Я читала записи одного еретика, который потом пропал без следа, хотя говорят, видели его в одном из монастырей ордена на самом пограничье в рясе летописца. Так вот, читала, и мне запомнилось одно сравнение. Он писал, что есть в наших прудах и омутах, коих очень много возле каждого городишки и каждой деревушки, водная ящерка, сиречь саламандра. И странное дело, из одних и тех же икринок вылупляются одни и те же твари. Но одним суждено всю долгую жизнь плавать в воде и обладать жабрами. Они даже мечут икру, но всегда остаются, словно ящерные младенцы или же головастики лягушек. Другие же в один прекрасный либо ужасный день, это смотря с какой стороны посмотреть, вдруг отбрасывают жабры и делают первый глоток воздуха и более не могут уже без него. И они тоже мечут икру, и из этой икры вылупляются личинки, неотличимые от прочих, и не ведомо, обретут они тягу к небу и земле обетованной, или останутся в своём пруду до конца своих дней. Так и люди. Одни могут всю жизнь прожить и умереть обыкновенными, а другие обретут чары. А живёт ли в нас нечто, что помогает стать волшебницей либо волшебником? Да, пишет он. Но это неосязаемо и незримо.
