Я проснулся на рассвете, заставил себя подняться и, стоя на нетвердых ногах, надел снегоступы, чтобы поскорей оказаться в лесу. Опередил первые лучи солнца, показавшиеся из-за хребта Киннис-Хэд, посмотрел, как они сияют золотом на красных елях, где месяц назад я наблюдал за резвящимися с пением клестами. Плачущая горлица завела скорбную рассветную серенаду, напоминающую совиное уханье. Еще две птицы отозвались с запада и с севера. В воздухе не было ни малейшего движения, и, если не считать протяжного утреннего хора горлиц, стояла тишина.
Всего через несколько минут шума заметно прибавилось. Начал отбивать глухую дробь волосатый дятел. К нему присоединились еще два дятла, выстукивая по «барабану» сухого дерева ту же мелодию, но на другой ноте. За полчаса, что я гулял по лесу, мне встретились две пары канадских поползней и небольшая стая синиц. Я слышал пение пурпурных чечевиц и сосновых чижей. Пролетела со звонким, как колокол, криком стайка вечерних американских дубоносов. Ворон присел в сосны и прокричал: «Р-рап, р-рап, р-рап…» Ритм и мелодия его крика напомнили мне моего друга ворона Голиафа, живущего с подругой бок о бок со мной неподалеку от моего домика, где они каждый год устраивают гнездо и выводят четыре-пять птенцов на одной и той же ветке одной и той же сосны. Клестов не было. Ни звука. Может быть, они улетели, исчерпав весь урожай еловых семян? Или недавние метели разбили их гнезда?
Ели по-прежнему были увешаны таким количеством шишек, что верхушки деревьев казались коричневыми. Но, хотя еловые шишки подолгу остаются на дереве, семена из них выпадают, когда шишка высыхает и у нее отгибаются чешуйки. Месяц назад свежий снег был усыпан семенами ели, и синицы скакали по земле, собирая разбросанные семена, а канадские поползни вытаскивали их из шишек на верхушках деревьев. Я нашел ель, на снегу под которой было несколько сотен шишек. Их откусила и посбрасывала красная белка.
Позже шишки нагрелись на солнце и слегка ушли в подтопленный снег. Выходит, эта белка не торопилась собрать то, что сбросила.
Я быстро подобрал горсть шишек. У каждой были откушены лишь первые несколько чешуек у основания. Снег был весь замусорен чешуйками: белка кормилась на шишках с дерева. Но почему большую часть она просто сбрасывала, не вскрывая? Позже, вернувшись в домик, я изучил пять из отбракованных шишек. У каждой было в среднем по 40 чешуек, а если шишка заполнена семенами, то под каждой чешуйкой должно быть два семени. Таким образом, целиком заполненная шишка дает около 80 семян. В пяти шишках их могло бы быть почти 400, но я нашел всего 23 семени, то есть здесь было примерно по пять семян на шишку. Неудивительно, что белки, попробовав шишку, выбрасывали ее и больше не подбирали.
Сколько семян должно быть в шишке, чтобы белка решила, что дальше нет смысла тратить на нее силы и выбросила бы ее? Белка может быть уверена, что не вскрывает одну и ту же чешуйку дважды, потому что, чтобы заглянуть под нее, ее нужно откусить. А вот клест точно не знает, под какими из 40 чешуек на каждой шишке, которую он попробовал, есть семена. Поскольку он плохо помнит, какие чешуйки проверял, скорее всего, ему приходится пробовать их по несколько раз. Так что, возможно, для клеста отделять жесткие чешуйки от шишек имеет смысл, только если шишки действительно полны семян. Впрочем, не исключено, что раздвигать чешуйки проще, чем откусывать их, как белка. Может быть, клесты исчезли, потому что шишки потеряли слишком много семян?
Красная белка
Я не надеялся получить ответ на этот вопрос, но он все же побудил меня залезть на ель и добыть увешанную шишками ветку. Чешуйки на шишках раскрывались, и, ударяя по ветвям, я заставлял семена, кружась, дождем осыпаться на землю. Я осмотрел десять шишек, по 40–50 чешуек в каждой, и обнаружил, что число семян на шишку в них гораздо больше (20, 6, 36, 8, 2, 35, 28, 16, 12, 17), чем я насчитал ранее в шишках, выброшенных белками. Может быть, это дерево чем-то отличалось или вышло так, что клесты на нем не побывали? Очевидно, и на этот вопрос я не смог бы ответить с ходу. Но стоял чудесный день, небо синело, температура росла, а наст оставался достаточно твердым, чтобы по нему прекрасно ходилось на снегоступах. Нужно было использовать момент.
Я пошел дальше и в конце концов нашел еще две ели, шишки с которых грызли белки. У 10 из 321 шишки от основания (с которого всегда начинают белки) было откушено всего по несколько чешуек, после чего шишки были оставлены. Иными словами, белки их забраковали.
Однако теперь число семян на чешуйку было высоким, как и в шишках на деревьях. Впрочем, в большинстве семян были маленькие отверстия, как будто их изъели крошечные насекомые. По мере того как я собирал новые данные, исходно простой вопрос становился все более сложным. Одними выходными в этом проекте было уже не обойтись. Подсчеты убедили меня, что еловые семена в лесу есть, пусть в разном количестве и не везде, но идей о том, почему исчезли клесты, у меня не возникло, зато появились вопросы о поведении красной белки.
Спускаясь с поросшего елями хребта, чтобы быстро перекусить в домике, я увидел бурундука, который семенил по снегу. Должно быть, ему пришлось прорыть в снегу длинный ход, чтобы выбраться к свету. Он не мог рассчитывать найти здесь пищу, но у бурундуков настал период спаривания, так что зверек пробудился от зимнего сна с другой целью.
Я поспешил в дом, чтобы согреться у печки и подпитать собственный метаболизм, быстро перекусив бутербродом. Восстановив запасы тепла и топлива, я тут же вновь отправился на улицу на снегоступах и спустился с холма в сторону Олдер-Стрима. Через несколько минут я шел по свежим лосиным следам. Следов было много, и они были усеяны тысячами снежных блох. Снег вокруг также был усыпан лосиным волосом, по одному-два у каждого следа, – через пару месяцев, скорее всего, птицы будут выстилать им свои гнезда. Кое-где по лосиному следу прошел олень, – видимо, это было проще, чем самому прокладывать путь в глубоком снегу. Повсюду лежала привычная сетка следов красной белки, зайца и рябчика. Глубокую борозду оставил в снегу дикобраз, там, где регулярно проделывал путь между своим каменистым логовом и деревом тсуги, которое объедал по ночам. Бок о бок прошли два койота, рысь двигалась одна, а занятные следы в ельнике, возможно, оставила американская куница.
Я зашел в ветровал зрелой бальзамической пихты, где за последние десять лет выросли заросли новых молодых деревьев. Странным образом почти у всех молодых пихточек здесь не хватало почек на верхушке главной ветви, которая растет вертикально и позже должна стать стволом дерева. Как это могло получиться? Я никогда не видел ничего подобного. Верхушки остались лишь у нескольких молодых пихт – в трех разных местах всего у 4 из 56, 3 из 57 и 3 из 75. Возле многих деревьев поменьше были беличьи следы, а на земле валялись оставленные зубами белки свежие стружки и отломленные верхушки без почек. Многие деревья, до верхушек которых было не достать лосям и оленям, тоже оказались повреждены. Значит, это были белки. Обычно в это время красные белки начинают добывать кленовый сироп и сахарные лакомства, протыкая ветки сахарного клена и возвращаясь покормиться, когда испарится вода из сока. Но в этой части леса сахарных кленов нет, вот зверьки и перешли на новое блюдо.
