Мексиканский залив – это около 830 километров открытой воды, которую надо пересечь за один перелет без дозаправки. Постоянно поддерживая скорость примерно до 45 км/ч, колибри приходится лететь без посадки около 17 часов. И вот, чтобы преодолеть это расстояние, колибри ближе к вечеру отбывают из Алабамы и совершают ночной полет прямо через залив (Robinson et al., 1996). Весной, на обратном пути, птицы прибывают в Алабаму (на станцию кольцевания в Форт Морган) темной ночью (Sargent, 1999). По-видимому, часть колибри выбирает более долгий путь вдоль берега Техаса, где можно двигаться короткими перелетами и, вероятно, подкрепляться. Как птицы решают, какую дорогу выбрать? Оценив запасы жира в собственном теле? Знают ли они, что им предстоит, прежде чем пускаться в путь через открытые воды залива?
Миграция – дело очень опасное, но для колибри, видимо, не слишком: у них один из самых низких показателей воспроизводства среди всех северных перелетных птиц. Колибри выращивают в год всего один выводок из двух птенцов (возможно, потому, что всю работу самка выполняет одна). Для сравнения: у пары северных древесниц в выводке будет 4–5 птенцов, а пара золотоголовых корольков высидит от 8 до 12 детенышей, да еще гнездиться будет дважды за лето. Поскольку в среднем популяции этих птиц сохраняют стабильный размер, по количеству потомства, которое они выращивают, можно получить представление об уровне смертности в популяции. Иными словами, у колибри смертность относительно низкая. Мы знаем, что они прилетают на север, чтобы построить свои крохотные гнездовые чашечки из лишайников, скрепленных паутиной, где самка вырастит выводок из двух птенчиков. Но почему они не сделают то же самое на юге? Почему бы не остаться на родине предков вместе с большинством видов своей группы? Теорий на этот счет много, но ответов нет. Зато кое-что известно о том, как колибри справляются, попав на север.
При миграции колибри на север первыми летят самцы, как и у большинства других видов перелетных птиц (Stichter, 2004). Обычно это объясняют тем, что самцы конкурируют за территорию и спешат занять лучшие участки, чтобы привлечь лучших самок. Звучит разумно. Но, когда в конце сезона размножения птицы летят на юг, самцы опять оказываются впереди самок и молодняка этого года.
Много лет я думал, что колибри, которых я видел в елово-пихтовых лесах Северного Мэна в мае, должно быть, по ошибке вернулись слишком рано. Но в конце концов я узнал, что с расписанием у них все было в порядке. Они возвращаются одновременно с желтобрюхим дятлом-сосуном Sphyrapicus varius, который в этот момент да и все лето обеспечивает колибри пищей.
Внешне это одна из самых поразительных птиц. Черно-белые отметины у желтобрюхого дятла-сосуна контрастируют с алой шапочкой, алым горлом (у самцов) и светло-лимонно-желтым брюшком. Сосуны отличаются от других дятлов тем, что у них нет длинного заостренного языка с зазубринами на конце. Их язык намного короче, а кончик похож на кисточку или щетку, – как и у колибри, он приспособлен к тому, чтобы слизывать жидкость, собирая ее, как фитиль масляной лампы.
Самцы дятла-сосуна тоже прилетают на север раньше самок, и леса вокруг нашего дома сразу оглашаются их криками и барабанной дробью. Самки прибывают спустя несколько дней, а через две недели будут готовы гнездовые дупла, и птицы начнут откладывать яйца. Одна из первых самок разбилась о наше окно – я осмотрел и зарисовал ее.
Эти дятлы не извлекают из древесины личинок насекомых, им не нужны длинные языки, чтобы обследовать тоннели, проделанные личинками жуков-усачей. Они также не делают отверстия в твердой древесине, за исключением гнездовых дупел. Обычно для гнездования сосуны выбирают тополя, подпорченные грибом-трутовиком (Fomes igniarius var. populinus) и гниющие изнутри.
Взрослые сосуны питаются сладким древесным соком, а заодно муравьями и другими насекомыми, которые тоже приходят за сахаром. Дятлы проделывают в коре отверстия и слизывают сок языком-щеткой. Легче всего такие отверстия заметить на березах. Обычно все дерево опоясывают ряды дырок, которые видно издалека. Несколько лет подряд птицы ежегодно делают новые отверстия выше или сбоку от старых. Затем дерево умирает, а птицы нападают на новое. На своем холме в Мэне я нашел с полдюжины берез с дырками, где сосуны добывали сок с конца мая и большую часть лета. Хотя в коре одной большой белой березы, которую я осмотрел, в каждом из шести каналов были сотни дырок, сок продолжал сочиться только из верхних отверстий: все нижние пересохли. Я попробовал сок – он был сладким. Пивоваренный рефрактометр показал, что концентрация сахара в нем составляла 17–18 % – как в концентрированном нектаре.
Дятел-сосун, погибший при ударе об окно в апреле 2006 г. Судя по яичнику с недоразвитыми яйцами, это была незрелая самка. Для дятлов у этого вида необычно короткий язык, а крылья гораздо длиннее, чем у зимующих птиц (как и у большинства перелетных)
Дятлы-сосуны возвращаются уже в первую неделю апреля, и мне казалось загадочным, что весной они не посещали березу, которую летом предпочитали другим деревьям. У других мест с потеками сока, которые я видел, птицы тоже не появлялись по крайней мере еще месяц. Чем же они питались, пока не началось лето?
Только весной 2006 года я выяснил, где сосуны добывают пищу, когда возвращаются после миграции. Я недооценивал сложное поведение этих птиц. Той весной я специально проследил за дятлами-сосунами и посмотрел, что же они делают. К моему величайшему удивлению, они дырявили сахарные клены! Мне всегда казалось, что их-то сосуны и должны использовать. Но я никогда не видел на этих деревьях характерной мозаики из дырок, которую дятлы оставляют на березах и которую я как раз искал.
Оказалось, что в сахарных кленах они кое-где прокалывают дырочки, но только очень маленькие. Эти отверстия можно разглядеть только совсем вблизи, они быстро зарастают. Но ранней весной – и только в это время – из любой дырочки в коре сахарного клена обильно течет сок. Я тыкал клены кончиком ножа и всякий раз получал тот же результат – за считаные секунды в месте прокола наливались крупные капли сока. При этом протыкать одну только кору смысла не было, нужно было, чтобы нож хотя бы неглубоко прошел в древесину, в ксилему. Вот и ответ: дятлы действительно добывали сок из кленов (и других деревьев), но воздействовали на них так слабо, что почти не оставляли следов. Позже, летом, дятлы перешли на березы и покрывали их целыми полями дырок, которые в итоге убивали деревья. Я затем обнаружил, что дятлы предпочитают пускать флоэмный сок из берез, а не из кленов, но все же и на сахарном, и на красном клене можно найти каналы флоэмного сока, которые птицы используют летом. Отверстия, которые я нашел на этих деревьях, выглядели точно так же, как на березах, где они очень распространены.
Поведение птиц меняется от весны к лету по причинам, связанным с физиологией дерева, а я, в отличие от дятлов-сосунов, не подумал о гидродинамике древесного «водопровода». Прилетев в начале сезона, дятлы получают сок сахарного клена, который идет по стволу вверх (и движется в ксилеме): очевидно, эта жидкость находится под давлением и выходит даже через маленький прокол. И только позднее, когда поток сока в ксилеме ослабевает (традиционные сборщики кленового сока тоже прекращают добывать его в это время), дятлы переходят на сок из флоэмы берез. По флоэме, живой части внутреннего слоя коры, сахара и другие питательные вещества переносятся из листьев вниз к стволу и корням. Соответственно, во флоэме березы обильный сок начинает течь только после того, как она покроется листьями и станет передавать питательные вещества вниз.
