Помимо того что бесцельно бродил и глазел, три последних утра я провел, удобно устроившись на прочной ветке сосны у запруды. Я оперся спиной о толстый крепкий ствол и с удовольствием откинулся назад: скрытый за вуалью веток, сам я мог видеть через нее. На заре, за час до того, как слепящее солнце обесцветит пейзаж, запруда являет собой этюд в пастельных тонах. Зелени еще совсем нет – только на уровне земли можно разглядеть сине-зеленые верхушки проростков осоки, которые начинают пробиваться из-под покрова слежавшихся за зиму бурых листьев. Кроме красно-коричневых куртин осоки (окруженных водой кочек), я видел на болоте пятно бежево-желтого рогоза с темно-коричневыми семенными «початками»; на рассвете они казались черными. Поверхность воды отливала разными цветами: черным, желтовато-коричневым, голубым, а там, где свет отражался от сосен на берегу бобровой запруды, темно-зеленоватым.
Свет играл на мелких волнах, когда в воде медленно, не меняя скорости, проплывала ондатра или бобр. Высунув уши и нос наружу, животные оставляли на воде V-образный след. Один бобр вылез на старую плотину, заросшую калиновыми кустами. Его косматая шуба блестела черным, когда, сидя на задних лапах, он пригнулся и стал передними расчесывать мех на голове и за ушами. Затем он проковылял обратно в воду и ускользнул из поля зрения. Я мысленно поблагодарил бобров: это они, строя плотины и постоянно подгрызая кусты и деревья, создали оазис чрезвычайно разнообразной жизни там, где иначе был бы почти однородный лес.
Вдруг я слышу звучные удары крыльев, и рядом со мной садится тот, кого T. Гилберт Пирсон в 1917 году назвал Lord God bird – «птицей Господней», а мы обычно называем хохлатой желной (Dryocopus pileatus). Стоило мне опознать дятла, как он тоже понял свою ошибку и перелетел на соседнее дерево. Пара этих птиц в последнее время готовит себе гнездовое дупло в тополе в лесу по соседству. Им еще месяц выдалбливать дыру, а в следующем году ее займут каролинские утки или, может, пара североамериканских совок (Megascops (Otus) asio) или североамериканский мохноногий сыч (Aegolius acadicus). Повсюду идет гнездование. Вдали я слышу «птенцовые звуки» вороны – это самка, сидящая на яйцах, просит самца ее покормить.
Гусак канадской казарки ходит дозором вдоль зарослей рогоза, его громкие крики эхом разносятся по запруде. Он отвечает на крик другого гусака, который доносится издалека. Его супруга помалкивает. Она приготовилась высиживать четыре бежевых яйца. Яйца лежат в гнезде, которое самка построила, усевшись на хатку ондатры и подтягивая под себя листья рогоза. У гусыни настал период размножения, и гусак не хочет никого допускать к своим домашним делам, особенно сейчас.
Еще одна пара казарок начала строить гнездо на противоположной стороне бобровой запруды, и этот гусак их игнорирует. Однако каждое утро и каждый вечер несколько других гусей посещают пруд, проверяя, нет ли свободного места. Гусак объединяется со второй парой, чтобы напасть на пришельцев, и пока что их всегда удавалось прогнать. И чужаки, и защитники пруда настроены серьезно. Через несколько дней будет слишком поздно, чтобы вырастить гусят этим летом. Граклы (иссиня-черная стайная птица вроде скворца, но из семейства трупиаловых) куда более склонны к общественному гнездованию, чем гуси. Пять пар граклов собрались вместе небольшой колонией. Каждый год они гнездятся на одном и том же маленьком участке, заросшем рогозом, недалеко от гнезда казарок.
Похоже, казарки и граклы знают друг друга в лицо, и, подозреваю, красноплечие трупиалы тоже опознают друг друга. И граклы, и трупиалы прилетают на запруду небольшими стайками и вскоре начинают гнездиться рядом. Ежедневно они являются в нашу птичью кормушку группами в полдюжины, даже после того, как застолбят гнездовые ниши на запруде. У каждого самца трупиала своя небольшая стоянка или территория, и, хотя соседей там терпят, на посторонних птицы нападают все вместе. Граклы возвращаются на запруду группой, самцы вместе с самками. Красноплечие трупиалы тоже прилетают группами, но в первых рядах всегда только самцы. Самки прибывают спустя несколько недель и должны появиться уже со дня на день.
Красноплечие трупиалы и граклы есть здесь уже все время, и я почти перестал наблюдать за ними. Но сегодня у меня были особые гости – две пары каролинских уток. Сначала я заметил, что среди кочек осоки собираются какие-то темные пятна. Они как будто следовали друг за другом, останавливались, разворачивались, кружились. Я нечасто пользуюсь биноклем, потому что он сильно ограничивает поле зрения, но на сей раз вытащил его из-под куртки. Издалека мне было не различить цвета, но теперь самки, одетые в мягкое серое оперение, приятно контрастировали с дерзкой красной, белой, черной, пурпурной, коричной, зеленой и синей раскраской самцов – таким безвкусно ярким костюмом, что нарочно не придумаешь. Самцы поблескивали, и яркие пятна отражались в воде под ними.
Каролинские утки казались заводными игрушечками: они беспорядочно то сворачивали в осоку, то выплывали из нее, а потом собрались и поплыли вокруг старой заброшенной бобровой хатки. К ним присоединился селезень кряквы. Его светящаяся зеленая голова будто сияла, он высоко держал ее и поворачивал туда-сюда. Мягкие, едва слышные призывные крики селезня звучали как резко обрывающиеся выдохи. Наконец прилетела самка и с громким кряканьем шлепнулась на поверхность воды рядом с ним. Тогда он успокоился, и эти двое, время от времени погружая головы под воду так, что хвосты торчали вверх, стали вместе кормиться. Немного погодя к ним присоседился еще один селезень, и самец из пары яростно прогнал его. Позже я потерял утку из виду, а потом увидел обеих птиц в паре. Не знаю, что у них происходит, но, думаю, у самки кряквы где-то рядом гнездо и она откладывает яйца, а самец будет сторожить ее, чтобы все они оказались снесены от него. Через несколько дней самки совсем исчезнут из виду, и тогда самцы снова начнут общаться друг с другом.
Болото густо заселено, а я вижу только то, что на поверхности. Многое остается скрытым, даже не догадаешься, что оно там есть. Сегодня я имел редкое удовольствие – встретил выпь. Эта большая птица из семейства цаплевых может находиться на болоте все лето, а вы об этом так и не узнаете. Но в этот день я слышал «пение» выпи, потусторонний звук, раскатывающийся на километры, – услышав его, и не догадаешься, что это кричит птица. Бытовое англоязычное название выпи переводится как «свайный молот» и связано с зовом самца, который звучит, как будто кто-то в помещении с сильным эхом большой кувалдой загоняет кол в землю. Я с трудом, в бинокль, разглядел коричневые полоски на теле выпи. Она стояла среди рогоза на длинных желто-зеленоватых ногах, вытянув тело, длинную шею и клюв строго вверх, сливаясь с вертикальными сухими стеблями. Выпь ни разу не пошевелилась в течение получаса или даже дольше. Наконец она стала пробираться вперед вкрадчивыми движениями – так многие представляют себе бесшумные движения шпиона. Птица сгорбилась, медленно подняла одну ногу, одним непрерывным движением так же медленно поставила ее перед собой и подняла другую. После этого остановилась, замерла, потом, очень медленно повернув голову, сделала следующий шаг вперед, как в замедленной съемке, чтобы снова остановиться на несколько минут и сделать еще шаг или два. Вдруг – молниеносное движение головой вперед и вниз, и вот уже в клюве болтается лягушка. Если бы самец не подал сигнал (потенциальной партнерше), я бы о нем не узнал. Я многого не вижу у себя перед носом и потому стараюсь снова и снова выбираться наружу, чтобы искать и исследовать.
