Она смотрит на меня с видом победителя. Абсолютно зря. Я ничегошеньки не понимаю из её речи. Все термины стучат вхолостую, безразлично отскакивая от меня.
Врач Гордина понимает, что не возымела должного эффекта, и торопится добавить.
— Этот тип амнезии присущ пациентам, пережившим тяжёлое потрясение или трагедию. — Хмыкает она. — Память блокирует воспоминания, как о самом ударившем потрясении, так и о предшествующих событиях, о людях, которые напрямую связаны с данным происшествием.
Денис резко вскакивает на ноги.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, Лукерья, — чеканит она, не сводя тяжёлого усмехающегося взгляда с моего мужа, — если ваш супруг и все события, связанные с ним, исчезли из вашей памяти, то он и есть причина всех бед.
— Что это значит? — Я тоже поднимаюсь на ноги.
Почему-то я не обращаюсь к врачу. Исключительно к Акманову. Он смотрит на меня мягко, а потом испепеляет взглядом врача.
— Объяснитесь, — бросает резко.
— Это может быть любое происшествие, — гадко улыбается она. — Насилие, сексуальное, физическое или моральное, измена… Что-то, что могло травмировать вашу жену настолько, что её память ради защиты стёрла вас с орбиты её жизни. И пока мы не выясним, что именно произошло, что именно вызвало такие изменения, боюсь, мы вынуждены оградить вас от общения с вашей женой. Как вы понимаете, о таких случаях мы вынуждены сообщать в соответствующие органы, которые будут следить за сохранностью жизни и безопасности пациента.
В голове всё плывёт. Она говорит, что Денис… причинял мне боль? Такую, что моя память заблокировала все воспоминания об этом, как и о самом Денисе?
— Денис, я не понимаю… — Шепчу я с полными глазами слёз.
— Маленькая, не слушай эти глупости, — говорит он. — Ничего не было. Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Я никогда не дам тебя в обиду.
— Я вынуждена настаивать, — продолжает Гордина, — на госпитализации, Лукерья. Во-первых, это поможет нам быстрее выяснить правду, во-вторых, это может уберечь вас от повторения. Что бы ни случилось между вами и вашим супругом, это сильно травмировало вас. А возможно, что и неоднократно. Как знать, как давно вы страдаете амнезией?
Я беспомощно смотрю на своего мужа, единственному оплоту моей жизни в последнее время, и не понимаю, где правда, а где ложь.
Могу ли я доверять ему после слов врача?
Могу ли я доверять врачу, которая изначально вызывает у меня только негатив?
Могу ли я доверять себе настолько, чтобы сделать правильный выбор?
— Нет, Луковка, — скривившись говорит мне Денис. — Не думай… Я прошу тебя, даже не думай в этом направлении.
— Если вы станете давить на пациента, я напишу заявление в полицию раньше, чем вы успеете добраться до дома, — предупреждает врач. — Вас могут привлечь к уголовной ответственности, Денис Сергеевич.
— Да мне плевать! — Взрывается он. — Моя жена не останется в этой богадельне! Она не душевнобольная! И я не позволю вам пичкать её лекарствами! Я тоже подам жалобу на ваше непрофессиональное поведение, а так же буду требовать смены лечащего врача для моей супруги.
— Это ваше право, как и право самого пациента, но до того момента, как кто-то из моих коллег подтвердит или опровергнет мои слова, вам придётся смириться с тем, что пока именно вы опасны для неё.
Мне кажется, что Акманов сейчас просто прикончит моего врача. И тогда его точно посадят. А меня саму запрут здесь навсегда. Наследство ещё это… Как же всё не вовремя!
Я подхожу к Денису и крепко обнимаю его.
— Я верю тебе, Денис. Я знаю, что ты не мог причинить мне боль. Никоим образом. Я останусь по доброй воле, а ты организуй мне осмотр другим врачом. Или лучше двумя. Независимое мнение поможет поставить под сомнение этот диагноз. Всё будет хорошо, я обещаю. Езжай домой, Денис. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы.
— Луковка, ты не можешь остаться здесь, — он качает головой. — Это неправильно. В корне неправильно.
— Это ненадолго. Всё будет хорошо. Реши всё скорее и забери меня домой.
Он быстро целует меня и поворачивается к сияющей самодовольством Гординой.
— Вам дорого будет стоить эта ошибка, Екатерина Георгиевна! — Отстранённо бросает он ей. — Если ваша некомпетентность навредит моей Лукерье, я вас…
— Это мы ещё посмотрим, — усмехается она. — Кто вредит ей больше.
Денис бросает на меня быстрый взгляд и идёт до двери.
— Скоро я заберу тебя, Луковка. Обещаю.
Я верю ему. И не верю врачу Гординой.
Но вынуждена остаться в обществе последней.
18. Он
Я не спал всю ночь. Разве мог? Стоило мне лишь представить на мгновение малышку Лукерью, окружённую реальными психами, как я вскакивал и ходил по дому, громко ступая по полу, словно это могло решить данную проблему.
Как же меня взбесила эта Гордина! Мелочная, циничная дрянь!
Она всё испортила. Всё! Почти два года моей жизни отправились псу под хвост с лёгкой подачи Екатерины Георгиевны. Вот же капец!
А ещё мне не давал покоя разговор с матерью, к которой я пришёл в поисках поддержки сразу после долбанной клиники. Для меня не стало открытием, что ей не по душе Лукеша, но я надеялся, что любящая мать найдёт для меня немного сочувствия в своём сердце. Но вместо сочувствия я получил лишь укоры.
— Ты ведёшь себя как мальчишка! — Ткнула она мне в лицо. — Несдержанный ребёнок, который не может отличить правильное от неправильного! Ты чуть не испортил всё, а когда тебе пришли на помощь и оказали неоценимую услугу, направив на путь истинный, порешь горячку. Не будет по-твоему. Потому что это неправильно. Противоестественно, если тебе угодно. Я никогда не приму твоего решения.
Спасибо за поддержку, мама.
Даже не знаю, на что я рассчитывал?
Что мне скажут: «Молодец, Акманов, возьми с полки пирожок и оставь себе Лукерью»?
В этой борьбе у меня всего три союзника, один из которых я сам, второй — заперт в дурке, а третий — не имеет права голоса. Офигеть!
Без труда можно представить моё утреннее настроение, когда я врываюсь в офис, чаще именуемый в наших кругах конторой.
Офис — для Лукерьи. Офис — для всех несведущих особ.
Я не расшаркиваюсь. Сразу иду к кабинету главного.
— Разрешите, Олег Владимирович?
— Заходи, коль пришёл, — гаркает в ответ Миронов. — Жалуйся, Дениска.
Пожалуй, во всём управлении старому полковнику одному приходит в голову и хватает смелости называть меня Дениской.
— Олег Владимирович, вынужден ходатайствовать о внесении поправок в ходе мероприятий по моему последнему делу.
