Я любуюсь ею сквозь слёзы. В последний раз целую в губы. И заставляю себя отпрянуть.
Больше я не отвожу взгляда. До последнего смотрю на её лицо, пока гроб не накрывают крышкой.
Продолжаю смотреть, даже когда вкручивают последний винт.
Дорога до вырытой на кладбище могилы мне не запоминается. Проходит мимо моего сознания. Словно я телепортировался из церкви сразу сюда.
Всё происходит быстро. Гроб аккуратно опускается на глубину двух метров, и я бросаю пригоршню земли.
На руках подношу Еву, потому что для её коляски здесь слишком мало места. Племянница трясётся в моих объятиях, и я ободряюще улыбаюсь ей.
— Мы справимся, — тихо говорю ей. — Однажды мы справимся.
И она заходится в рыданиях.
Когда свежий холмик земли тонет в цветах, а вокруг креста установлены венки, мать созывает всех ехать на поминальный обед. А я остаюсь ещё ненадолго.
Один.
Колени, дрогнув, подгибаются, и я опускаюсь на землю.
Тщательно возведённые барьеры рушатся, и я оплакиваю её.
Она молчаливо взирает на меня с фотографии. Счастливая, молодая, ещё три дня назад поцеловавшая меня на прощание. Как оказалось, в последний раз.
А теперь лежит в сырой земле.
И ничего не исправить.
Я ничего не смогу исправить.
Никогда.
Но я найду тех, кто убил мою жену.
Найду каждого.
И уничтожу.
37
Стою в отдалении и хмуро наблюдаю, как в пятый склад входят человек десять наших сотрудников в защитных костюмах.
Даже здесь до меня доносится вызывающий тошнотворное головокружение запах гари.
Сейчас я испытываю стойкое желание вернуться домой, накидаться рюмочками с коньяком под завязку и завалиться спать прямо на диване в гостиной.
Так, как я поступал всю неделю, с тех пор, как…
Отвешиваю себе мысленный подзатыльник.
Если начну думать о том, о чём я категорически запретил себе думать, то, боюсь, не выдержу.
Сломаюсь от всепоглощающей боли и давящего чувства вины.
Поэтому я делаю то, что умею — работаю. А вечерами пью до беспамятства.
Но даже в этом состоянии я ни разу не набрался смелости подняться в спальню.
— Какого чёрта тут происходит? — Прерывает мои тяжкие думы мужской голос. — Денис Сергеевич, разве вы имеете право проводить инвентаризацию этих складов, пока вообще не ясно, кто теперь встанет во главе компании?
Я поворачиваюсь лицом к мужчине. Руководитель отдела логистики с пунцовым лицом летит прямо на меня.
Я больше не собираюсь юлить. Играть. То, что было важно тогда, теперь утратило смысл. Мне не для кого больше исполнять эту роль и притворяться. Всё, что я делал, было нужно, чтобы уберечь Лукерью. А теперь мне всё равно.
Теперь я буду выставляться напоказ в надежде, что виновные быстрее проявят себя.
— Это не инвентаризация, — говорю Авдотьеву. — Это обыск.
— Обыск? — Поперхнувшись, переспрашивает он.
— Да. — С ленцой раскрываю у него перед лицом удостоверение. — Майор Акманов. Федеральная служба безопасности.
Несколько секунд тот изучает документ, а потом извлекает из внутреннего кармана пиджака свои корочки.
— Подполковник Авдотьев. Госнаркоконтроль. — Усмехается он, но тут же на его лицо снова возвращается серьёзное выражение. — Соболезную вашей утрате, Денис Сергеевич.
— Благодарю за поддержку, Михаил Юрьевич, — коротко киваю я и тороплюсь перевести тему. — Вы тут какими судьбами?
— Так владелец пошёл на сделку, — заявляет он. — Цемский.
— Что, и с вами? — Не верится мне.
— И с вами? — Ухмыляется Михаил Юрьевич.
— Деятельный гражданин, — горько усмехаюсь в ответ и погружаюсь в воспоминания.
Два года назад.
Душный августовский первый день моего отпуска прерывает телефонный звонок. Поначалу я даже подумываю не поднимать трубку. Серьёзно! Три года отпахал на этот отпуск и планировал насладиться им сполна. Сегодня мы болтаем с Евой в саду, а завтра — самолёт, Сочи, море.
И, если бы номер, отображающийся на экране смартфона, не принадлежал моему крёстному отцу, я бы ни за что не ответил.
— Не улетел, соколик? — С усмешкой интересуется Миронов.
— Никак нет! — Бросаю в ответ. — Только не говорите, полковник, что без меня нельзя обойтись.
— Хорошо, Дениска. Не скажу. — Он вздыхает, вызывая у меня недобрые опасения. — Может, заскочишь? Сегодня.
— Буду минут через сорок, — покорно выдыхаю в ответ.
Евка разочарованно смотрит на меня.
— Твоя дурацкая работа?
— Да, детка. Обещаю, это в последний раз. Завтра даже не стану включать телефон, как выйдем из самолёта.
Она усмехается, закатывает глаза, потому что отлично знает, что я безбожно вру ей, но всё равно бежит за мной до машины.
— Удачи, Денис! — Кричит она мне вслед и машет рукой, пока ворота не скрывают её худую фигурку.
Я напеваю бодрый мотивчик популярного хита, который крутят по радио, разглядываю в окно ладные фигурки девушек, стоя на светофорах, и настроение поднимается.
Ах, лето! Любимый сезон! Какие они все прекрасные, стройные, с длинными загорелыми ногами, в коротких шортах или сарафанах. Я чертовски предвкушаю лёгкий курортный роман. Сочный, вкусный и необременительный. Как и вся моя жизнь.
Что может быть лучше, когда ты молодой тридцатилетний мужчина, успевший сделать себе охренительную карьеру? Только свобода!
В конторе сразу иду к Миронову. У меня отпуск. Отпуск. Я не собираюсь задерживаться здесь дольше положенного. Один разговор и всё. Адьёс, амигос!
Даже не стал заморачиваться и переодеваться.
Отпуск!
Так и вваливаюсь в кабинет полковника. В джинсовых шортах и цветастой футболке. Он окидывает меня недовольным взглядом и кивает на посетителя.
Мужчина лет шестидесяти. В штатском. Крепкий и подтянутый. Удивлённо вскидывает брови при виде меня.
И я зеркалю его удивление, но направляю его на Олега Владимировича.
— Денис Сергеевич, вскрылись новые обстоятельства вашего последнего дела, — говорит мне полковник.
— По селёдке? — Я бесцеремонно сажусь за стол, и полковник вздыхает.
Несколько месяцев назад через финскую границу пытались вывезти раритетные украшения и предметы искусства, считавшиеся пропавшими со времён Великой Октябрьской революции.
