— Пили обои. Не так, конечно, как сейчас Зоська пьет, но все одно сильно. А тогда она еще и хозяйство какое-никакое вести пыталась. Вот тока черта у них плохая была. Как напьются, так дерутся. А дрались в основном за бутылку. Да ревновал он ее сильно. А вскоре стали они по дворам лазать. Попервой-то по брошенным домам лазали, да, видать, особо поживиться нечем было. Так они стали по живым домам шнырять. Говорят, и к Настасье заглядывали, да тока встретила она их на пороге, даж в дом не пустила. Но с тех пор Зоська Настасьин дом за три версты обходить стала. Ну, да не о том речь, — заметив неодобрительный взгляд священника, заторопился Петрович.
— В общем, терпели ее с год, наверное, а как застал Иван Петрович ее у себя в доме, словил, связал, да на выбор предложил: иль он ее в милицию везет, иль в лечебницу, от алкоголизьма лечиться. Ну, Зоська лечебницу выбрала. Свез он ее туды и оставил. А года три назад она сызнова объявилася. Трезвая, беременная да с малым ребятенком, девчоночкой. Тока поселилась в домике, где прежде лесник обитал. Он жилым-то особо и не был, его из плит когдай-то поставили, уж и не упомню, когда, лесничество в ем было. Вот тама она и поселилась. На что жила, Бог ведает. Но в деревне появлялась, по пустым домам шастала. А вскоре стали к ней мужики захаживать, порой и на машинах приезжали. Стала она пьяненькой появляться, а приезжавшие на машинах мужики быстро сменились на компании алкашей. И в одну ночь те алкаши — то ли на выпивку им не хватало, то ли что — влезли в крайний дом, там, где пожар был, видал, небось? — Илия кивнул. Петрович вздохнул и продолжил:
— Ну так вот… Влезли они туды, а там тогда Антонина с мужем да дочерью-инвалидом жила. Девка-то у ей не ходила, це-ле-вальный, тьфу ты, Господи, паралич у ней был…
— Церебральный, — тихонько поправил Петровича Илия.
— Точно, он. В общем, корежило девку и днем и ночью. Спала она плохо. А говорить тож не могла, мычала тока. И вот полезли они к ней ночью, а девка, видать, не то проснулась, не то не спала — услыхала их, в общем, да мычать изо всех сил стала, мать звать. Та и побежала к ней. Пока добежала, эти ироды девчонку уж прирезали — чтоб не шумела, значить. Антонина крик подняла, соседи проснулись, к ним кинулись. А эти и Антонину порешили и мужа ейного тоже, дом подпалили да бежать. Зоськи-то с ими не было, энто верно, что одни мужики тама были, а эта … пьяная в доме валялась. Дак мужики-то убежали, как дом-от подпалили. С утреца-то милицию вызвали, Иван Петрович самолично в Бережки бегал, вызывал участкового. Ну, приехали, а Зоська дрыхнет так, что разбудить нельзя. Ну, толкали ее, толкали, опосля так в машину и засунули да увезли. Тока дитев при ней уж не было, ни. Зато могилку Иван Петрович в овраге нашел запрятанную. А дней через пять Зоська снова объявилась. Ну, с ей беседу провели, и предупредили — ежели в деревне еще хоть раз объявится, дак милицию али как ее нынче, полицию? — как у немцев в войну, прости Господи, приведем да на могилку покажем, и тада ей из тюрьмы уж точно не выбраться. И Зоська уж года два носа сюда не казала до сегодня. А чего ее нынче-то приперло, Бог весть… — вздохнул Петрович. — Непонятно то… Но, видать, про церкву узнала да людей увидала, и решила деньгами разжиться… Зараза! — зло сплюнул Петрович. — А ты — домой, на диванчик… Тьфу!
Вернувшись домой после вечерней службы, Илия, откинув полотенце с оставленной утром на столе еды, замер. Он совершенно точно помнил, что с утра у него оставалась кучка оладушек, пара сырников и сметана в плошке. Сейчас накрытыми стояли пустые тарелки. Но он домой с утра не заходил. Местные? Ну нет. Во-первых, они к Настасье точно не пойдут, проверено, а во-вторых, им зачем? Сами же и приносят… Нет, исключено. Приезжие? Так в первую очередь иконы бы забрали — страшно подумать, сколько они сейчас у знающих людей стоят, а так… Зашли, чтобы оладушками угоститься? Ерунда… А куда еда делась?
Илия в растерянности оглядывался вокруг. Все как обычно, все на своих местах, никаких следов. Брать-то у него и нечего, кроме икон да лампадки, ценного ничего нет. Но могли бы и поискать, если бы с целью ограбить зашли. Но нет. Полный порядок, лампадка горит перед иконами…
Странно… Очень странно…
Илия задумчиво собрал пустую посуду в тазик и залил водой. Достал из подполья кринку с молоком, из шкафа хлеб, поужинал, и вышел на крылечко. Постояв на крыльце, наслаждаясь ветром, напитанным влагой в преддверии скорого дождя, взял ведра и отправился за водой.
После заутрени, проверив, как идут работы на руинах — уже докопались до фундамента, который, судя по всему, от взрыва не пострадал, Илия, сделав себе пометку, что надо съездить в город и вызвать архитектурный отдел для оценки состояния фундамента, пошел разыскивать Зоську. По объяснениям сельчан он примерно понимал, где она поселилась, но сам в той стороне никогда не был.
К счастью, на пасеку вела довольно натоптанная, и даже местами наезженная на телеге тропинка, и Илия бодро шагал по ней, разглядывая окружающий пейзаж. Он искренне наслаждался дорогой и влажным после прошедшего дождя воздухом, напоенным ароматами молодой, распускающейся зелени и лопающихся смолистых почек.
Овраг Илия заметил случайно — его было сложно разглядеть из-за зарослей прошлогодней сорной травы, разросшихся кустарников и перепутанных зарослей малины, возвышавшихся над дорожкой. Илия стал внимательнее приглядываться к этой стороне дороги, и вскоре заметил тоненькую тропинку, ведущую вглубь зарослей.
Пойдя по ней и отмечая валяющиеся в довольно утоптанной траве пустые бутылки, он увидел и неказистое строение, сложенное из бетонных плит, из которых сквозь давно осыпавшуюся штукатурку торчали прутья арматуры. Невероятно грязные окна с давно почерневшими рамами слепо смотрели на него. Облезлая дверь чудом держалась на старых петлях.
Столкнув ногой с щербатого бетонного порога вездесущую тару, он шагнул в воняющий дикой смесью запахов сумрак и оказался в мрачной грязной кухне. На полу возле стены валялись кучки одежды вперемешку с бутылками и крышками, в углу стояли большие молочные бидоны с засохшими на них потеками какого-то вещества, на печку, на часть, предназначенную для приготовления пищи, был водружен самогонный аппарат. Перед столом, заваленным бутылками, грязными кастрюлями, сковородками, металлическими мисками, какими-то огрызками и еще Бог знает чем, валялся храпевший мужик бомжеватого вида, очевидно, свалившийся с табуретки, которая валялась рядом с ним. Сбоку зиял ничем не прикрытый проход в комнату.
В комнате, на землистого цвета матраце с пятнами непонятного происхождения и торчащими из него клоками ваты валялась Зоська, храпевшая во все горло. Перегар стоял такой, что хоть топор вешай. Дышать в этой клоаке было совершенно невозможно. Перешагивая через кучи валяющихся на полу тряпок, бутылок и разного барахла вроде бывших игрушек, кукольных голов, проводов и еще неясно чего, Илия пробрался к окну. Попытавшись открыть его и едва не выдернув раму из проема, после нескольких минут борьбы с фрамугой он оставил бесполезные попытки. Судя по всему, впустить сюда свежий воздух можно было, только полностью вытолкнув раму наружу.
Оставив бесплодную борьбу с окном, он вернулся к женщине и попытался растормошить ее. Безуспешно. Что-то невнятно пробормотав и выматерившись напоследок, отправляя его по всем известному адресу, Зоська снова захрапела. Поняв бесполезность своих попыток, он вышел на улицу. От свежего воздуха у священника закружилась голова. Опершись спиной на дверь, он переждал приступ головокружения, открыл пошире дверь, подперев ее валявшимся неподалеку обломком кирпича, и отправился обратно.
