Как качели, из одной точки в другую по траектории инстинктов.
Я подхватываю чашку и подношу ее к губам, но Макаров не дает сделать мне глоток.
— Тише, — бросает он, впиваясь глазами в мои глаза. — Он еще не остыл.
— Я, может быть, хочу обжечься.
Подтекст моего ответа можно потрогать пальцами.
Он выпуклый. Осязаемый, как и моя флиртующая интонация.
— Может быть? — переспрашивает Макаров, придвигаясь вплотную.
— Я неправильно выразилась, — я специально выдыхаю так, чтобы воздух, сорвавшийся с моих губ, коснулся его лица. — Я больше не боюсь обжечься. Вот что я имела в виду.
Макарова не нужно просить дважды.
Его взгляд становится темным и острым, в нем сгущается сумрак и потухают последние искорки сомнения. Он накрывает ладонью мою чашку, коротко обжигая своей силой. Я сдаюсь и убираю свои пальцы, тогда Макаров ставит чашку подальше, а для своих ладоней находит место поинтереснее. Он сжимает мою талию и жестко массирует, продолжая смотреть даже не в глаза, а прямиком в душу. А там сейчас водоворот — тают льды, взрываются плотины и в третий раз звенит театральный колокольчик.
Ведь можно всю жизнь потратить на антракты, взвешивая, подстраховываясь, обижаясь.
Нет, так не будет.
Мы и так потеряли уйму времени.
— Только ни о чем не думай, — с рычащей улыбкой говорит Алексей, целуя меня над ухом. — Мы уже потеряли слишком много времени.
Он сказал это?
Именно ту фразу, которая успела прийти мне на ум.
Он рывком подсаживает меня на столешницу и делает из моей юбки мини, вклиниваясь между моих ног. Я нажимаю на его плечи, чтобы не только чувствовать его, но и видеть. Я не хочу торопиться, хочу получить все грани удовольствия. Он слишком красив, чтобы закрывать глаза. Мне удается перехватить его новый рывок и перевести все наше внимание на его рубашку. В первую очередь нужно снять ее, а не мое платье.
Я целую Макарова в уголок губ, путаюсь пальцами в его длинных крепких пальцах, отрывисто дышу и, кажется, срываю пуговицы с его рубашки… Они летят на пол скопом, когда Алексей дергает полы сам. До моего слуха доносится тонкий звон, бусинки бьются об кафель и рождают мелодию. Та резко контрастирует с нашим дыханием, которое разгоняется с каждой секундой.
И оно почти рвется, когда я дотрагиваюсь до его торса. Я любуюсь им, как призом, и черчу пальцами тропинки по напряженному натренированному телу. Макаров идеально сложен, в нем чувствуется затаенная свирепая мощь, настоящая мужская сила и совершенно отсутствует модельная рисовка. Он мужик, а не метросексуал. И это делает из моей крови густой поток, в котором закипает желание. Я сама тянусь к нему, врезаясь в его кубики, и ощущая, как преступно много на мне одежды.
— Я хочу любить тебя, — произносит Макаров, до боли сдавливая мои пальцы и направляя их себе за спину.
— Вообще?
— Хочу научиться, — его шепот оставляет ожоги на моей шее. — С тобой.
Глава 37
Тени от камина дрожат и расходятся по его спине.
Они танцуют, изгибаются, рисуют узоры на загорелой коже.
Макаров лежит, положив голову на мой живот, и смотрит на огонь. На мне лишь следы его поцелуев. А еще легкие укусы и эхо недавнего безумия. У меня нет сил пошевелиться, я вообще не помню момент, когда мы оказались на диване в гостиной.
И где мое платье?
Осталось на кухне? Как раз рядом с нетронутым кофе.
Я провожу ладонью по его жестким волосам. Он намного выносливее меня, я чувствую, что мое тело покрыто испариной, Макаров же реагирует на мой жест как на приглашение. Он целует меня и начинает спускаться губами ниже. В стратегически правильном направлении.
— Нет, — шепчу, легонько царапая его покатые плечи. — Мне нужна передышка.
Я смеюсь и через секунду оказываюсь под ним. Леша обхватывает меня за талию и рывком утаскивает к себе. Я путаюсь в маленьких декоративных подушках, которые разбросаны повсюду. Они приятно согревают кожу. Шелковые наволочки напитались теплом от камина и добавляют сладких ощущений.
— Ты теперь перестанешь называть меня Макаровым?
— А тебе не нравится? — я беру его лицо в ладони.
Он такой домашний сейчас. Даже послушный.
— Ты так называла меня в офисе.
— Разве? Я говорила “Алексей Дмитриевич”, — я задумываюсь, припоминая. — Хотя “Макаров”, наверное, тоже было.
Мне нравится трогать его.
Вести подушечками пальцев по его чертам. Мышцам. Линиям тела.
Чувствовать его морщинки, волоски, шрамы…
Хотя на его теле тяжело найти изъяны, Макаров явно дружит со спортивным залом, а может и со спа знаком. Я улыбаюсь и сильнее нажимаю пальцами, чтобы ощутить силу, которая спрятана в его красивом теле. Он как будто понимает меня и напрягает мышцы на спине, давая мне с блаженным выдохом почти что вгрызться в его плоть. Я прикусываю его плечо, а ладонями провожу по спине.
— Ты издеваешься? — хрипло произносит он. — Дразнишься, а потом просишь пощады?
— Именно, — я киваю с довольной улыбкой. — Мне безумно нравится издеваться над тобой.
— А я думал, что нашел нежную прекрасную девушку.
— Ты ошибься, Макаров.
Он щурит глаза. Плескает черным огнем, которое затапливает радужку его глаз. Он надвигается так, что воздуха не остается. Прихватывает зубами мою нижнюю губу, а потом впивается в меня глубоким беспощадным поцелуем.
Черт.
Не стоило дразнить зверя.
— Леша, — выдыхаю, сдаваясь. — Леша, милый…
Он почти что мурчит от удовольствия, когда я его так называю. В его глазах загораются янтарные искры, а я прижимаюсь к нему и вскоре оказываюсь сверху. Он перекатывается, затягивая меня на свое крепкое тело, и продолжает ласкать умелыми пальцами.
— Давай останемся здесь, — бросает он после паузы. — На ночь, день, неделю.
— Месяц? — я поднимаюсь на локте и заглядываю ему в лицо. — Я не думаю, что это хорошая идея.
— Почему?
— Здесь можно провести медовый месяц. Закрыться ото всех, спрятаться… Но это разве реальная жизнь? Я не хочу портить момент, но между нами столько всего успело случиться. Я сейчас говорю о прессе, обо всех желтых сплетнях и интервью, которое дала Полина. Она назвала меня ширмочной невестой. Актрисой, которой заплатили, чтобы отвести от нее внимание.
— Я знаю, — он проводит ладонью по моей спине, успокаивая.
— Все скрутилось в ужасный клубок. Но с этим придется что-то делать.
— Мои люди уладят…
— Новой легендой? Интервью? Скандалом? — я размышляю вслух. — Жизнь с тобой в любом случае будет странной.
