— Не знаю, что я хочу раньше: новую обувь, поесть, или помыться, — призналась Миа, оглядывая разнообразные вывески. — Пожалуй, поесть. Чувствуешь, какой-то выпечкой пахнет?
— Ага, — Лёха втянул ноздрями воздух.
В брюхе шумно заурчало и в тон ему отозвался в голове демон.
— Как же ты достал, грёбаный инфернальный нытик, — сообщил ему Стриж.
Источником ароматного запаха оказались плетёные корзины, за которыми восседала румяная жизнерадостная бабулька. Прохожие охотно раскупали у неё выпечку, что служило лучшей рекламой качества.
— И почём? — поинтересовался у старушки Стриж.
— Осьмуха за два, с любой начинкой, полуухий, — весело отозвалась бабулька. — Хошь — с мясом, хошь — вот, с яйцами да луком, а хошь — сладкие…
— Давай на грош всех понемногу, — Стриж протянул ей монету.
— Ты гляди, — поразилась торговка. — Вроде тощие, а прожорливые.
— Оголодали в дороге, по нормальным харчам соскучились, — с улыбкой объяснил Стриж.
И совершенно честно добавил:
— А я пирожки люблю — страсть. Ажно рожа трусится.
Миа согласно кивнула, уже уминая протянутый старушкой пирожок.
— Так вы что, не местные? — поинтересовалась бабулька.
— Есть такое, — кивнул Лёха.
Врать бабке смысла не было — чужаков в них видно за версту, а неумелое враньё может насторожить. Так что лучше отвечать полуправдой.
— А ночлег сыскали уже? — прищурилась торговка.
— А что? — немного насторожился Стриж.
— Дык то, — бабулька указала рукой на соседнюю улицу. — Вот той дорогой ежели пойдёте, то перед мостом — вправо, мимо работных домов, и упрётесь прямо в постоялый двор «Старая кляча». Там и занедорого, и ночлег хороший, и кормят сносно. Скажете — от пирожочницы Агафы, вам и малость цену сбросют.
Лёха расслабился. Бабка просто подрабатывает «рекламным агентом», за процент наводя клиентов на нужный постоялый двор. Прям как таксисты в его мире.
— Спасибо, уважаемая Агафа, — поблагодарил её Стриж.
Пирожочница положила пирожки в торбу Мии и путешественники двинулись к постоялому двору, на ходу воздавая должное свежей выпечке.
— Матерь божья, как же это вкусно, — объявила эльфийка, прикончив первый пирожок и сразу выудив следующий. — Это даже примирило меня с травоядной диетой.
Словно в насмешку, следующий пирожок оказался с мясной начинкой. Вздохнув, Миа всё же откусила немного, а остальное протянула Лёхе.
— Тесто необычное, — заметил тот, энергично расправляясь с подарком. — Как из гречки, что ли…
— Прости, но я мало разбираюсь в земных злаках, — развела руками Миа.
— Какие-то потомки у меня… недалёкие.
— Потомки? У тебя есть дети? — удивилась эльфийка.
— Ага, — Стриж вздохнул. — Мальчики. Сорок штук. Чёрненькие, в возрасте от двадцати до сорока и все от разных пап и мам. Зато спать, жрать и на горшок ходят по команде.
Мимо промаршировал патруль местной стражи — трое вооружённых алебардами и короткими мечами крепких мужиков, внимательно оглядывавших улицу.
Лёха поглядел им вслед и завершил рассказ о своей «семье»:
— В общем, «личный состав» всё это называется.
Миа, как водится, рассмеялась. Вообще, её способность радоваться даже незатейливым шуткам наводила на мысль, что это качество она приобрела по ходу не самой простой жизни.
Нужный поворот увёл их с людной улицы. Зелёнь здесь росла куда гуще и оставляла впечатление запущенности, словно за ней никто не ухаживал, дома — победнее.
— Наверное, это и есть «работные дома», — Лёха взглядом указал на три стоящих рядом каменные трёхэтажки, возле которых кучковались личности со следами вчерашних возлияний на лицах.
— Интересно, а что они тут собой представляют? — задумчиво протянула Миа. — У нас они есть только на Новом Плимуте и Акадии, и лучше туда не соваться.
— Почему? — полюбопытствовал Лёха.
Для него термин «работный дом» был достоянием далёкой старины, да и то по прочитанным в детстве книгам. Он смутно помнил описание беспросветной нищеты и тяжёлой работы, на этом воспоминания заканчивались.
— Поганые места, — объяснила Миа. — Примитивные производства для перевоспитания мелких уголовников, вроде трудотерапии. Как от принудительной социализации стали отказываться — попытались ввести такую систему.
— Что за принудительная социализация? — не понял Стриж. — Общественные работы?
— Вроде того, — хмыкнула эльфийка, подозрительно озираясь. — Переработка бесполезного преступника в безопасного и полезного для общества киборга. Как говорил наш «молчи-молчи»: «Из пидоргов — в киборги».
— Блин, хорошая идея, — Стриж задумчиво сжевал остатки пирожка. — Жаль, у нас так нельзя — и технологий нет, и херота правозащиная на дерьмо изойдёт… У нас вон даже вышак отменили — типа, негуманно, все дела.
Личности у домов разразились обрадованным гвалтом, словно бакланы, которым кинули рыбёшку. Оглянувшись, Стриж увидел подростка, волокущего глиняные кувшины. И, судя по радости автохтонов «работных домов», плескалась там отнюдь не водичка. Как там говорил персонаж старой книжки про пиратов? «Я у тебя пить прошу, а не умыться!»?
— Амиго, а мы не перегнули с экономией? — Миа немного ссутулилась и втянула голову в плечи, стараясь стать незаметней. — Райончик у гостиницы не очень.
Три выросших на пути фигуры с шипастыми дубинками в руках послужили наглядным доказательством её правоты.
— Раз-два-три-четыре-пять, жадность — это скверно… — протянул Стриж, оценивая ситуацию.
Помимо троих на дороге, играющих роль шлагбаума, присутствовал четвёртый персонаж с самодельным кистенём — пожиже габаритами и поумнее рожей. Понятно — бесстрашный лидер и мозг. Выпивохи у домов — не с ними, иначе тут же подтянулись бы поближе. Но вместо этого чинно расселись рядком и уставились на бесплатное представление, прикладываясь к кувшинам.
— Это ты верно про жадность сказал, полуухий, — стоящий в середине звучно шлёпну дубиной по ладони. — Древние завещали нам делиться…
— Ну так иди и делись, амёба — чё к нам пристал? — Лёха удивлённо вздёрнул брови домиком и развёл руками. — Мы тебе что — микробиологи?
Из переулка вышел ещё один тип и остановился, поигрывая ножом. Хреново — он и вожак отрезают возможность к отступлению. И оружие в их руках показывает — гуманизмом ребята не страдают, переведут в покойники без сантиментов и размышлений. Значит, надо и с ними так же, желательно — на опережение.
— Чё сказал? — недобро нахмурился детина, многозначительно качнув дубинкой.
— Братик у меня умом слаб, — жалко и заискивающе улыбнулась ему Миа, пятясь спиной к стене. — В детстве головой роняли. Не бейте его, уважаемые, мы всё что есть отдадим. Только что заработали — на пирожки потратили…
