Всё это я повторяла себе, чтобы удержать в узде неистовое желание убивать, калечить, вытрясти правду из всех причастных к этому делу и добраться до убийц. Иррациональное желание отомстить за чужую семью сплелось с моими желаниями, вплавилось в них – я понимала это, но не хотела останавливаться. Не хотела, чтобы эта виденная чужими глазами сцена, это отчаяние, боль и осознание вины и бессилия остались со мной.
Письмо Косому Локу писалось с трудом: удержать эмоции, разум в узде, написать твёрдо, но не настолько, чтобы вызывать ответное упрямство, пригрозить, не угрожая тем, что мы не сможем сделать. Сколько раз я писала дипломатические письма правителям других стран, но аристократов я хотя бы понимала, а этого Косого Лока – нет. Я меняла текст несколько раз, склоняла так и эдак, а в конце получилось очень коротко и почти прямолинейно:
«Косой Лок, у нас был уговор, выгодный обеим сторонам, о том, что вы не допустите беспредела на своей территории, но он случился. Банда под предводительством волкооборотня (восемь существ, из них двое магов и один мальчишка с выбитым зубом по кличке Щерба) этим утром вырезала работников и семью пекаря Барнаса, который проживал на твоей территории и платил вам за безопасность. Бандиты эти по чьему-то заказу напали на ИСБ. Мы и военные перевернём всю Столицу в их поисках, но прежде, чем начать, решили узнать, не известно ли вам или вашим существам, где скрываются эти нарушители и ваших, и наших законов. Если к утру мы не узнаем адрес, придётся начать масштабные поиски, и в этом случае мы не сможем закрыть глаза, если нам случайно попадётся кто-то из вашей братии. Преступники нужны живыми, хотя бы главарь».
Отправить это послание напрямую было невозможно: я не знала ни внешности Косого Лока, ни его настоящего имени (как и никто в ИСБ), поэтому почтовое заклинание не сработает. Письмо я запечатала в конверт, этот конверт в ещё один с пояснительной запиской и, вкладывая импульс заклинания, восстановила в памяти внешность старого целителя с перекрёстка. Он врачевал и законопослушных граждан, и преступников. Настоящее его имя неизвестно, звали просто Старик, именно через него прошлый раз держали связь с королями, но так и не смогли отследить, как он им письма переправлял (то ли его посланник телепортировался прямо из дома, то ли Старик пересылал послания письмами высокого класса защиты, а может, ещё какую хитрость придумали маги преступного мира).
Так что я воспользовалась единственным доступным мне способом связаться с Косым Локом.
Едва закончила, охранная система оповестила о появлении в телепортационной комнате существ с допуском. Внутрь здания их по моему приказу не пустило: слишком силён был страх перед Неспящими, я хотела контролировать здесь всё и всех. В идеале каждый шаг и каждый вздох.
Перед дверью из кабинета я на мгновение замерла. Ощущение, что за ней притаился Неспящий, опять обострилось. Я падала в этот страх, словно в бездонную пропасть.
Выдернула из памяти жёлтые глаза под капюшоном, залитую кровью комнату. Тела. Малью и двух прижимающихся к ней детей. Всё во мне содрогнулось. Не представляю, что бы я ощутила, если бы убили моих детей, но это было бы… чудовищно больно, просто невыносимо. Не представляю, как в этом страшном мире можно рожать таких хрупких и беззащитных созданий, для этого надо иметь недюжую смелость или нервы, по прочности сравнимые с гномьими канатами.
Я распахнула дверь, кивнула Фергару, чтобы следовал за мной, и отправилась принимать менталистов, которых, наверное, впервые с назначения Элора главой ИСБ здесь хоть кто-то рад видеть.
Глава 33
Я не давала себе ни секунды покоя, ни мгновения, чтобы подумать о том, как хочу Элора или о таящихся за каждым углом Неспящих.
Встретить первых четырёх прибывших менталистов (к счастью, долговязый Веланди был среди откликнувшихся, хоть и поджимал недовольно губы), пресечь вопросы о причинах траура, выдать им доступ и задание на проверку памяти Барнаса, чтобы получить официально зафиксированные показания о волкооборотне, его банде, Щербе. Пока идёт проверка памяти Барнаса – проведать офицеров и целителей: тут всё было в порядке, мне пообещали, что семерых смогут отправить домой уже этой ночью. Обойти неопечатанные части здания, проверить систему безопасности, закрыть тренировочные залы и бассейн с душевыми. Я бы снова обошла всё, но пора было узнать результаты ментального допроса.
Мне не хотелось спускаться в подвал и снова близко подходить к Барнасу. Его воспоминания пылали во мне слишком ярко, его эмоции резали меня на живую. Но отступать я тоже не хотела. Я устала уступать и прогибаться, во мне было слишком много злости, чтобы просто так уйти, бросить это дело.
Одним движением заставив все магические сферы светиться на полную мощность, я двинулась к переходу к подземным камерам. Сияние почти ослепляло, в таком ярком освещении ИСБ выглядел непривычно, и мне, вопреки надежде на облегчение, легче не стало. Шаги следовавшего за мной Фергара раздражали, хотя приказывая ему ходить за мной я надеялась, что теперь мне не будет казаться, что за мной крадётся Неспящий.
На лестнице мы услышали звук, словно кого-то выворачивало. Так и оказалось, причём страдал не кто иной, как Веланди: сгибался пополам в углу, натыкаясь на стену острыми локтями. От колких замечаний я удержалась, свернула к посту охранника. К счастью, этим утром всех арестованных ИСБ развезли по судебным камерам или отпустили, и камеру занимал только Барнас. Менталист помоложе – Лешан – сидел напротив него на корточках и что-то тихо втолковывал, поглаживая по руке. Старший по возрасту Малисар остался караулить у двери, а старший по званию – Эрмах – сидел за столом дежурного и заполнял отчёт.
– Первый раз убийство просматривал, – холодно сообщил Эрмах, даже не глянув в сторону блюющего Веланди.
Да, убийства просматривать – это не в воспоминаниях девиц весёлого квартала ковыряться.
Эрмах подал заполненные убористым почерком листы и стопку набросков. Глаза волкооборотня на верхнем я сразу узнала, хотя они были созданы всего несколькими штрихами. У Эрмаха просто дар портретиста, в личном деле сухо обозначенный общей для всех мало-мальски рисующих фразой: «Может изобразить существо».
Щерба тоже смотрел с листа, как живой.
Эрмах изобразил каждого из увиденных Барнасом, хотя тот к ним не присматривался, это говорило о способности хорошо управляться с воспоминаниями, как чужими, так и собственными. И о хладнокровии, которым в данной ситуации я похвастаться не могла, а ведь Эрмах не потомственный менталист, он сам родился в семье владельца трактира в захолустье. Но из того, как он выглядел и что делал только неровность убористого почерка могла подсказать, что писало его существо неблагородного происхождения, учившее письменность не с самого детства.
На трёх изображениях – двух у тех, что приметила я, и у волкооборотня – были приписки «Предположительно маги».
В письменном отчёте всё это тоже отражалась, а также было отмечено, что говорили преступники с лёгким акцентом восточных областей империи. Вот то странное, что невольно отметил в голосе волкооборотня Барнас, но не поняла я, потому что изучала языки заклинанием понимания, и оно в моём восприятии сглаживало подобные лёгкие дефекты чужой речи.
