Я поднялась по ступеням. Ситуация ещё сильнее напоминала, как я входила в собственный разорённый замок. Горло перехватило, и я остановилась.
Застыла, не в силах ни уйти, ни войти.
Интересно, а если архивампиры вырвутся и станут нападать на всех, я так и останусь стоять, пока они меня не сожрут, или попытаюсь бороться?
Ответа на этот вопрос мне узнать не удалось: офицеры ИСБ стали выносить носилки с телами. Не было драконьего рёва, грохота применённых заклинаний, не вылетали разбитые окна.
Похоже, архивампиры предпочли мирный вариант.
Но кому-то из оказавшихся с ними рядом не повезло. Не знаю почему, но хотя убитые были скрыты плащами, я была уверена, что выносят не Аранских. Рядом с одним из тел потерянным щенком семенил Этьен.
В моей голове наконец-то сложилась ситуация: Анларские славились умением ставить практически непробиваемый и непроницаемый щит, подпитывающийся от Белой скалы. Видимо проводили какие-то переговоры, и Шарль накрыл всех куполом, но кто-то оказавшийся под куполом его убил. И почему-то архивампиры запаслись недостаточным числом кристаллов при нынешнем магическом голоде, поэтому нуждались в крови. Или Элор преувеличил, и вампиры были не очень оголодавшие…
Но тогда почему вынесли три тела?
Я уже почти решилась зайти в замок, но обернулась на грохот и вопли проверить, как там демонокот, скользнула взглядом по двору. Тела уложили слева, в один ряд. Взгляд упёрся в упавшего на колени бледного, растерянного Этьена. Он взял одного из убитых за руку. Наверное, это был его отец Шарль. Сердце снова кольнуло.
Какая разница, что там произошло, если результат вот такой.
Нужно было уйти, не пускать в душу ещё одну чужую боль, но ноги сами понесли меня к Этьену.
Глава 23
В этот момент я видела даже не его, а себя — потерянную, пытающуюся осознать новую реальность. Где-то на фоне бесился демонокот — это было видно по тому, как беззвучно подскакивал накрытый заглушающим куполом ящик, разговаривали и даже что-то вскрикивали офицеры ИСБ, шептались эльфы, из замка вытащили позвякивающих механических големов и уложили на плиты. Но для меня, ослеплённой и оглушённой абсолютным щитом, сейчас существовал только человеческий подросток, стоящий на коленях возле пахнущего кровью тела отца. Меня разрывало от чувства необратимой и невосполнимой потери. Хотелось обнять этого мальчика, которого я видела совсем малышом, прячущимся за этого самого отца. Хотелось обнять так сильно, обнять и сказать, что я его понимаю, что знаю…
Но я не могла его обнять, не Бешеный пёс, не мужчина — этого не поймут ни он, ни стоящие возле тел офицеры ИСБ — слишком злые и огорчённые, чтобы не заподозрить в умерших кого-то из их коллег.
Я подошла к ним.
— Наши? — спросила глухо.
— Да.
Двое из стоявших рядом офицеров были в замке герцога, в котором побывал вестник Бездны.
— Из Анларских кто-нибудь ещё выжил? — спросила тихо, но Этьен, растерянно смотревший на безвольные пальцы отца в своих ладонях, этого, кажется, даже не заметил.
— Всех убили.
Накатила тошнота. Здесь, возле тёплого моря, под солнцем, мне стало невыносимо холодно, но я знала: этот холод ничто в сравнении с тем, что чувствует сейчас Этьен. И мне снова захотелось просто его обнять.
Вместо объятий я положила руку на его плечо, как когда-то положил руку мне на плечо Дарион.
Я понимала Этьена, но не знала, что ему сказать. Все слова вдруг встали комом в горле, и рука Шарья в ладонях сына утонула в образе оторванной драконьей головы в зале моего родового замка, растворилась в залитых кровью ступенях, гасла вместе со взглядом лежащего на полу Халэнна в моём платье… Я отпустила плечо Этьена.
Как сказал когда-то Дарион: «Ты жива, и переживёшь всё это. Когда-нибудь твоя боль пройдёт», но боль не проходила, сейчас я чувствовала её так же остро, как тогда.
— Это невозможно забыть и исправить, — прошептала я. — Я знаю, что ты чувствуешь, у меня всю семью убили.
Этьен, кажется, хотел меня прогнать, но последняя фраза остановила его колкие слова или неразумные действия. Он задрожал. Нос у него покраснел, со слипшихся ресниц капнули слёзы — и побежали безудержными потоками.
Он попытался их унять, закусил губу, морщился, а я стала гладить его по плечу:
— Ты плачь, плачь — слёзы приносят облегчение, благодаря им легче пережить боль и смириться. Иногда всем надо просто поплакать, не только женщинам, но и мужчинам.
В нашем мире, где семья, род значили всё, а одно из строгих наказаний — отлучение от рода, остаться одному это страшно, невыносимо, ненормально. И непонятно, как с этим жить.
Следом за грохотом металла о камень пришёл крик:
— Он прорвал глушилку!
Тут же заорал демонокот:
— Изверги! Драконы неблагодарные! Я вас!.. Да я ради вас шкурой рисковал, а вы запираете, глумитесь, водой поливаете! Садисты! Выпустите немедленно! Лерку зовите! Кто-нибудь! Выпустите! У меня клаустрофобия, ироды!
Я вскинула голову: демонокот разгулялся — ящик с ним прыгал, как мячик.
— Лерка! Лерка! Я тебя вижу! Открывай немедленно! — орал демонокот.
Валерия действительно была здесь: стояла вместе с Арендаром на крыльце. Элор говорил, что архивампиры заперты с его семьёй, но я как-то не подумала, что и с ней тоже.
Арендар молниеносно превратился в дракона и придавил ящик лапой:
— Ты-ы ко-ого Лер-ркой на-азвал, га-ад?!
Демонокот не ответил, и Арендар дыхнул на него дымом.
Но Этьен этого всего будто не замечал, его трясло. Я присела рядом с ним на корточки, продолжала гладить по плечу.
— Я знаю, как тебе сейчас больно и одиноко, как хочется, чтобы всё вернулось назад, чтобы всё это было неправдой. Я знаю, что ты проснёшься в надежде, что ничего этого не было, что всё это — ужасный кошмарный сон. И тебе будет так же невыносимо больно осознавать, что всё это страшная реальность.
Валерия с Арендаром шумно спорили с демонокотом, но моё сознание сейчас отсеивало все эти разговоры, весь мир отступал. Я даже не заметила, как офицеры ИСБ отошли от меня и Этьена, оставив для слишком личного разговора.
— За что? — Этьен уставился на меня красными от слёз глазами. — За что их убили? Мой отец был добрым, справедливым, он не делал ничего плохого, он верно служил, почему он умер? А остальные? Остальных за что, они же простые люди, они не имели к этому всему отношения! — последнее он еле выдавил, захлёбываясь в сдерживаемых рыданиях.
— Потому что сейчас идёт война, а войне плевать, кто прав, кто виноват, она забирает всех независимо от возраста, пола, вклада в общее дело. Со мной было точно так же. Поэтому я тебя понимаю. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь и будешь чувствовать долгие годы. Я знаю, как тебя будут утешать. Знаю, что именно скажут. И знаю, что тебе будет трудно, а то и невозможно в случившееся поверить. Я знаю, что иногда тебе будет так больно, что ты будешь мечтать, чтобы вместо тебя выжил кто-нибудь другой, ты будешь задавать вопросы. Просыпаться от кошмаров. Но ты будешь жить. И тебе надо смириться и научиться жить с этим всем, потому что ты ни в чём не виноват. Абсолютно не виноват. И выжил ты потому, что тебе повезло, потому что ты учился в Академии драконов и не оказался вместе со своей семьёй.
