Видимо для бывших коллег, чтобы убедились в наличии у меня груди, этот вырез и охватывающее лишь шею ожерелье из серебристого жемчуга и бриллиантов. Шумное дыхание исбэшников и шепотки заглушают шелест атласного подола.
— Это точно он, то есть она… но он, ну, ты понял!
— Взгляд, это тот самый взгляд…
— Бешеный пёс… в платье…
— Невероятно…
— Ты проиграл, это действительно драконесса.
— А вдруг они просто защиту от иллюзии убрали?
Элор ещё и ведёт меня по всем этажам, начиная с первого, сводя с ума и сотрудников, и посетителей. С таким видом, словно не мечтает, что здесь, в знакомой обстановке, я превращусь в прежнего Бешеного пса. Но я не вижу в этом смысла: тот образ был моей защитой, жизненной необходимостью, а сейчас я в безопасности, призванное оружие получило свободу, у меня нет причин снова изображать стихийного дракона.
Хотя сейчас я уже дракон со стихиями.
Эмоциональный, ревнивый Элор стоически выдерживает испытание демонстрацией меня другим мужчинам и драконам. Если бы не знала драконьи традиции, подумала бы, что он гордится моими достижениями здесь и благоговейным ужасом и трепетом на лицах офицеров.
— Невероятно!
— Драконесса…
— Не верю, просто не верю!
Шепотки сопровождают нас до самого верха, и только на последнем этаже никого нет: все спустились, чтобы скорее меня увидеть, теперь, похоже, обсуждают. Или проверяют, работает ли защита от иллюзий.
Дверь напротив кабинета Элора открывается. Ланабет подходит чёрный с золотом брючный костюм ИСБ: в нём она выглядит изящно и грозно одновременно. По её механическим глазам трудно понять эмоции.
— Как я и говорила, ваши кабинеты оставлены в прежнем виде, — приветствием она себя не утруждает, только взмахивает рукой, заставляя двери отвориться. — Памятные таблички надо поставить, будет музейный экспонат.
Не похоже на шутку.
Элор также не утруждается приветствиями, он проводит меня мимо сунувшей руки в карманы Ланабет, провожающей меня странным взглядом. Я помню о возможности тестирования ударом, поэтому слежу за ней, но Ланабет просто смотрит.
Мой кабинет… Я позволяю Элора подвести меня к рабочему столу.
Усаживаюсь на своё место. Опускаю ладони на столешницу.
Бешеный пёс появился, потому что во мне было слишком много эмоций, агрессивных желаний, страха, боли и ярости. Это они вели меня тогда.
Элор с надеждой вглядывается в моё лицо.
Ничего не меняется.
* * *
Сижу на кровати. Сумрак за окном жидкий, рассеян садовыми фонарями. Утро или вечер? Здесь, в Новом Дрэнте, понять это труднее, чем в империи.
Утро или вечер?
Как давно я сижу здесь так?
Заходит Элор. На тёмном сюртуке мерцает серебряная вышивка. Возле волос она, отражая их, кажется золотой.
Остановившись напротив меня, Элор присаживается на корточки, заглядывает в лицо.
— Я тут подумал… — Сосредоточив взгляд на губах, Элор берёт меня за руку, сжимает её в своих ладонях. — Тебе надо встретиться с Дарионом.
— Зачем?
Брови Элора нервно вздрагивают, он ниже наклоняет голову.
— Возможно, — Элор облизывает пересохшие губы и сипло заканчивает, — тебе будет, что у него узнать и… возможно, воспоминания…
— Я помню о том, что с ним спала.
Вскинув голову, Элор всматривается в мои глаза. Ему не сразу удаётся справиться с эмоциями и выдавить короткое и бурное:
— И?
— Это была просто физиологическая необходимость. Ощущение его эмоций в долгосрочной перспективе меня успокаивало. Сейчас я не чувствую эмоций окружающих, поэтому встреча с Дарионом не произведёт никакого эффекта.
Взгляд Элора такой странный, я не могу его понять.
Да и зачем?..
* * *
Боль приходит внезапно. Окунает меня в пламя, сбивает с ног, заставляя забыть куда и зачем я шла и шла ли вообще.
Глава 71
Невозможно вдохнуть — кажется, лёгкие прошиты тысячами игл. Но вдох происходит, задевает острыми лезвиями каждый нерв, по всему телу пускает волну чудовищной боли. А следом — такой же мучительный выдох, раздирающий нервы настолько, что невозможно даже стонать.
Одежда — она тоже словно тысячи игл впивается в кожу, и пол спальни подо мной — раскалённая лава, сжигающая места соприкосновений.
Откат.
В сердце этой пульсирующей, ослепляющей и оглушающей боли разум холодно констатирует факт: в бою у могилы Нергала я заглушила боль. И об этом не вспомнила, пока меня не догнал откат.
— Ри! — кажется, сам голос Элора делает больно, а от его прикосновений тело выгибает в мучительной судороге.
Зубы сжимаются, и я никак не могу вытолкнуть через них нужные слова. А Элор несёт меня, и кровать, на которую он меня укладывает, такая же раскалённая колючая лава как покинутый пол.
Надо сказать.
Надо объяснить, чтобы не трогал, не трогал меня.
Телекинезом я отталкиваю Элора и рву с себя платье, отдираю одежду клочками. В крике раскрыв рот, пользуюсь тем, что челюсти больше не сводит, невнятно, хрипло шепчу:
— Это откат… это пройдёт… важно не трогать… все прикосновения — боль…
— Ри? — Элор медлит кошмарную секунду и начинает срывать с меня части одежды, не поддавшиеся телекинезу. — Ри, позвать целителя?
Как же трудно говорить, но надо, чтобы остановить эти ощущения.
— Обезболивающее и снотворное… поить… пройдёт само…
— Т-точно?
— Проверяла.
Касание воздуха к обнажённой коже тоже ранит, колет, но не так яростно, как ткань. В какой-то миг понимаю, что меня касается только воздух.
Как больно дышать!
Я парю над кроватью, как уже парила когда-то при откате, чтобы к коже ничего не прикасалось. Неосознанно применяю телекинез, но не ощущаю эту силу, как будто и не я себя держу.
Как же трудно заставлять себя делать вдох, когда знаешь, насколько мучительным он будет. И невозможно не дышать — лёгкие жжёт, испепеляет.
Вдох… выдох…
…вдох… выдох…
…в бесконечном потоке боли…
…я должна дышать…
…зачем?
В рот заливают лаву с резким болезненным запахом трав, и темнота уносит меня от этого вопроса, гасит боль.
Темнота…
…
Вспыхивает боль, перед глазами мерцает свет, с губ рвётся хрип. И в рот снова вливают лаву со знакомым запахом лекарства.
