Приступ ломает меня, наваливается, вталкивает в темноту.
* * *
— Ты должен её спасти! — рык Элора.
Кто-то кричит…
Я кричу, пока меня выгибает. И, да, теперь я понимаю, почему болит всё до потери сознания — кости перекручивает.
Тьма наваливается на меня, обрывая крик.
* * *
Во рту сухо. Сердце гудит где-то в висках.
Перед глазами всё расплывается, всё такое мутное, серое и только одно яркое — пятно рыжего надо мной.
Сколько времени прошло?
Невозможно понять. Да и не важно. Всё болит. И у меня нет сил ни на что. Даже просто смотреть.
— Ри-Ри, очнись, постарайся… — это Элор. — Это же твои дети, ради них постарайся.
— Если она умрёт, артефакт даст время на извлечение, — это Велларр.
Рык Элора. И меня снова скручивает болью.
Кажется, я тону.
Я правда тону, опускаюсь на тёмное-тёмное дно, где нет звуков, нет тревог, нет боли.
Что-то выталкивает назад, к смазанным пятнам, суете и ощущениям: тело трясёт, с губ срывается хрип, слишком сухо во рту, слишком больно.
— …я не знаю! — отчаянно кричит Велларр. — Не знаю, что делать! Может, это привычка, может, это инстинктивная трансформация, как мы превращаемся в драконью форму при опасности, так она превращается в мужчину. У неё нет связи с истинной формой, возможно, произошло такое замещение с драконьей формы на мужскую. А сейчас больно и плохо, вот и срабатывает трансформация. Но невозможно родить естественным путём с таким сложенным тазом. И он не раскладывается, когда наступает беспамятство. Точно так же происходит с драконьей формой. Но я не знаю, почему так.
Слова пронизывают затуманенный разум, цепляются осколками смысла.
Я держу мужскую форму так же, как остальные драконы — драконью?
Тогда почему раньше так не получалось? Из-за хрупкости костей? Им требовалась передышка, а теперь кости снова целые и могут держать форму постоянно, пока снова не истончаться?..
Силы кончаются, и я проваливаюсь в тёмный-тёмный омут. Там так тихо. Никаких мыслей, тревог, боли…
* * *
Меня встряхивает. Боль пробивает всё тело, спазм сжимает челюсти.
— Ри! Ри! Ри! — крик прямо надо мной. Горячие ладони на моих щеках. — Ри!
Тёмный холодный омут тянет вниз, но Элор кричит, кричит…
— Ри, борись! Ри, ты справишься!
Зачем? Когда моё сердце перестанет биться, с тела пропадёт естественная защита беременных, и Велларр вскроет живот, извлечёт малышей, которых нужное время поддержит родовой артефакт Аранских.
— Ри!! — крик оглушает, передёргивает всё внутри, толкает веки.
Перед глазами всё нечётко… Расплывается надо мной перевёрнутое лицо. Выше горит магическая сфера, склонившийся Элор почти закрывает её головой, и от этого кажется, что его волосы сияют. Что он сам сияет — как солнце.
Да, он же солнце. Такой же сильный и яркий. Как я могла об этом забыть?
Омут снова втягивает меня в убийственно спокойную темноту, а Элор будто отдаляется, поднимается выше и выше и выше, сияет надо мной.
— Ри, пожалуйста, — шёпот срывается.
Дрожат руки на моих щеках.
— Ри, пожалуйста, не умирай, — шепчет Элор, и хотя голос отдаляется, знаю — никуда он не исчезает: склонился надо мной, держит меня. — Ри, пожалуйста, не оставляй меня, не оставляй!
Темнота поглощает, медленно меня затягивает.
— Ри, я люблю тебя, Ри, я без тебя не могу…
Солнце сияет надо мной. Горячее, живое, полное чувств.
И погружаясь в бездну покоя, я тяну к нему руку.
Моё солнце.
Что-то влажное капает на лицо. Капает и капает, заливая глаза, стекая по щекам. Слёзы… Его слёзы.
Огненно-рыжий блеск в размытой серости погружающегося в темноту мира.
Мой дракон…
Мой…
Только мой.
Зажмурившись, я тянусь к нему. Дыхания не хватает. Я задыхаюсь от этого усилия, от этой невозможности, этого порыва. Я тянусь к моему солнцу, к его горячему пламени. Я рвусь к нему. Я должна!.. Я хочу!!
Хочу!
К нему. И с ним.
Изо всех сил тянусь к моему солнцу, сиянию, теплу.
Нас разделяет огромное расстояние.
Стена тьмы.
Я смотрю на него словно со дна моря.
Через бесконечные слои серого стекла.
Но Элор такой яркий, я так хочу к нему, так хочу его коснуться. И я тянусь, тянусь, тянусь к этому огненно-рыжему свету. На последнем дыхании, вкладывая всю себя. Я рвусь из тёмной далёкой глубины.
Ощущения меняются вдруг. Словно я не на стискивающем тёмном дне, а почти у поверхности. И солнце сияет ярче, хотя такое же нечёткое, ещё далёкое. И я снова тянусь, бросаюсь к нему.
Что-то с треском раскалывается, как корка льда, выпускающая из ледяной воды.
И меня наполняет нежность, любовь, страх потери. Безграничная, бескрайняя, всепоглощающая любовь. Готовность быть рядом. Надежда. Отчаяние.
Чувства.
Мысли.
Не мои — Элора.
Грудь сдавливает от переизбытка чувств. Мир махом обретает неожиданную яркость и цвет. Какой же он насыщенный!
Элор судорожно вдыхает и опускается лбом на мой лоб, разделяя со мной приступ выгибающей боли и делясь яркой надеждой, радостью, согревающей нежностью — и боль перестаёт казаться такой страшной.
Связь избранных неумолимо и благодатно сшивает меня и Элора в одно целое.
— Ри, — шепчет Элор, и прежде, чем слова звучат вслух, я слышу их в его мыслях, я чувствую его, как себя, наши сплетённые пальцы, наши бьющиеся в унисон сердца, боль одну на двоих, надежду одну на двоих. — Ри… надо изменить кости. Пожалуйста. Ты сможешь…
Как же тепло в его чувствах. Сколько в них силы.
Вместе мы сможем.
Глава 74
Нежность… умиление… так тепло… и хочется есть… и нежность с умилением такие всеобъемлющие…
Я медленно выплываю из сна. Постепенно возвращается ощущение тела — оно отдохнуло, набралось сил, полулежит на подушках. В сонном разуме всплывают обрывки воспоминаний: кости при каждом приступе действительно пытались перестроиться, контролировать их удавалось с трудом. Детские крики. Чудовищная слабость, в которую я проваливалась, как в вату, а Велларр не хотел уходить, потому что не оставляет своих пациентов. Но Элор его практически вышвырнул.
Тихо поскрипывает металл.
Нежность такая, что щемит сердце и наворачиваются слёзы. И так хорошо…
