— Смешшшно тебе? — прошипел лепрекон — пропарывая зеленые перчатки, на кончиках его пальцев возникли крючья-когти. — А уж мне как смешно было! Узнаю я, значит, что у леди Трентон секретарша имеется… — он вытащил из-за обшлаг сюртука затертую карточку приглашения, подписанную: «От имени и по поручению лорда Трентон с супругой, секретарь Л. Демолина». — И думаю: раз уж одна моя знакомая леди по имени Летиция, из рода де Молино, оказалась эдакой дурищей, чтоб из дому сбегать, так куда ж ей податься, чтоб с голоду не помереть? Вот разве что в секретари, бумажки перекладывать. А чтоб славное имя де Молино не позорить, хватило ума и совести пару буковок поменять — вот и вышла Л. Демолина! Я еду в столицу, на билет трачусь, письмо честь по чести отправляю, получаю ответ: леди в отъезде, но госпожа секретарь готова меня принять заради переговоров по благотворительным вопросам. — он осклабился, а я уныло вздохнула. Госпоже Демолиной следовало бы знать, что лепреконы и благотворительность — вещи несовместные. Их и заплатить трудно заставить, а уж отдать деньги за так…
— Думаю, сейчас ка-ак переговорю с одой вроде как леди… Узнаю, как она дошла до жизни такой… секретарской!
Презрения в его глазах было столько, что еще чуть-чуть, и я сама начну задумываться: секретарша, это немного хуже, чем воровка или проститутка? Или намного хуже?
— Иду, значит, как написано, к этому самому служебному входу в особняк, как вдруг! Мимо меня юбка — фыр-фыррр! Башмаки — топ-топ! — издевательски продолжал лепрекон. — Бежит: фартучек, наколочка в волосах — горничная! Прямиком к Трентоновскому особняку… и за дверь шасть! Гляжу, а это она и есть! Искомая леди Летиция де Молино! — он откинулся на спинку кресла, глядя на меня с издевательским удовлетворением. И медленно, раздельно произнес. — Даже не секретарша, а… прислуга! Поломойка. Горничная.
— Секретаря леди Трентон зовут Лукреция. — стискивая в кулаке край фартука процедила я. Безликие демоны Междумирья, а память у старого пакостника до сих пор отменная, если он сумел меня узнать, не видев целых пятнадцать лет!
— Ты, конечно, изменилась… обвисла… — его взгляд нахально уперся мне в грудь, обтянутую форменным платьем горничной. — Полы на коленках драить да уголь из подвала таскать никого не красит.
За прошедшие пятнадцать лет я успела забыть, что говорить гадости для этого лепрекона все равно, что дышать: если рот закроет, задохнется и падет замертво!
— Даже бумажки разбирать не сгодилась? — злорадно продолжал он. — Писала ты всегда как виверна лапой… Только и осталось, что грязь за хозяевами подтирать.
— Только не говорите, что вас это… расстроило.
— С чего б меня расстроило, если я, как всегда, оказался прав? — всплеснул руками лепрекон. — Я еще отцу твоему говорил, что ты никчемное создание.
— Отцу вы говорили, что я «талантливая дочь гения». Это когда он умер, а брат вступил в наследство, я стала никчемным созданием. — напомнила я.
— Не хотел расстраивать клиента на смертном одре. — ощерился О’Тул. — Таланта в тебе ни на грош, только и название, что магичка.
— Я — маг иллюзий. — буркнула я.
Даже до войны магия иллюзий, в отличии от стихийной или природной, считалась так… дамским рукоделием. А уж когда началась война и алеманцы стали применять мобильные артефакты, позволяющий видеть иллюзии насквозь — ни во вражеский штаб под чужим обликом проникнуть, ни иллюзию подкрепления создать — наших и вовсе за магов считать перестали. На второй год войны иллюзоров в армию брали только наравне с обычными людьми. После войны ничего не изменилось: кто станет украшать парадный зал иллюзиями, если гостям достаточно глянуть сквозь артефакт… и они увидят голые стены и трещины в потолке.
Впрочем, для меня это не имело значения. Даже в спокойные времена от дара нет прока, если ты — слабосилок. О, я была отличной студенткой — нужно же как-то выкручиваться, чтоб не позорить род? Преподаватель по начертательной магометрии смотрел на меня полными слез глазами: от восхищения и… жалости одновременно, когда моя ничтожная капля силы, закачанная в просчитанную мной же пентаграмму, выдавала иллюзию, способную продержаться аж двадцать минут! Для сравнения, у Матильды пентаграмма с шестью ошибками (она не только зубцы умудрялась перепутать, но и в центр неправильный символ вписать!) держала иллюзию час. На одной сырой силе.
— Ты не маг. Ты — горничная. — сладко-ядовито напомнил лепрекон, на что я только вздохнула, отгоняя непрошенные воспоминания.
— Ладно… — при крохотном росте он умудрился поглядеть на меня сверху вниз. Спрыгнул с кресла, звучно звякнув золотом в горшке, и скомандовал. — Собирайся! Глава рода де Молино, так и быть, согласен с тобой встретиться… го-орничная. — важно объявил он и величественно направился к двери. Скошенный на меня на глаз — еще чуть-чуть и на затылок переползет! — немножко мешал торжественному уходу, но в целом лепрекон справлялся. Если бы я последовала за ним — совсем бы хорошо получилось, но увы, я осталась сидеть.
— Ну что расселась! — взвизгнул лепрекон, едва не перелетев через прячущийся под пушистым ковром порожек. — Брат приказывает тебе явиться!
Я только вздернула брови: он думает, я умерла и стала призраком? Вот они, да, являются.
— Ну ладно, ладно! — лепрекон повернул обратно к креслу. — Твой старший брат… хочет тебя видеть. — и скривился — даже такая вот вежливость явно отдавала горечью на языке.
— Не интересно. — хмыкнула я. Не то чтобы вот совсем-совсем… но не настолько, чтоб прилагать хоть малейшие усилия.
— Он глава рода. — лепрекон наклонил голову как бык — маленький, но бодливый — и сверкнул на меня из-под полей шляпы багровыми от ярости глазищами. — Он может заставить.
— Что ж не заставил?
— А вот не понятно, почему! — со злостью выпалил лепрекон и тут же гулко сглотнул, будто подавившись. — То есть это… из вежливости…
— К горничной? — старательно удивилась я.
— Так он же не знает…
— Вот-вот… Глава рода спокойно живет, ничего не зная о судьбе единственной женщины рода. Любопытно, а с родовым алтарем у нас все в порядке? В силе моему дорогому братцу не отказывает?
И по побагровевшей физиономии лепрекона поняла, что угадала верно!
— Ясно… — я оправила фартук и снова вооружилась тряпкой. — Пойду я, еще дел много. Неприятно было встретиться, мастер О‘Тул, надеюсь, больше не увидимся.
— Потом полы домоешь! — лепрекон топнул ногой. — Ты… ему нужна.
— Пятнадцать лет он без меня обходился… и дальше справится.
— Он умирает, наглая ты, бесстыдная и безжалостная девка! — яростно выплюнул лепрекон.
— Врете! — я невольно отпрянула. Его слова были неприятно созвучны моим мыслям. Я не видела брата так давно, что и вспоминала его как… умершего. Умом я понимала, что Тристан жив-здоров, но чувства… Чувства говорили, что мой старший брат, научивший меня ловить рыбу и разжигать костер, азартно пересказывающий книги про путешественников со своими добавлениями, и прокрадывавшийся в комнату с половинкой торта, когда меня в наказание лишали сладкого, умер вместе с родителями. А в поместье живет чужой человек, владетельный лорд де Молино. И вот сейчас мысль о том, что он умирает не только в моей памяти, но и на самом деле, стиснула сердце неожиданно больно. — Врете! — повторила я.
