– Поверь мне, Рэдарис, – почти извиняющимся, странным тоном сказал он. – Магия – самый простой способ.
Рэд закрыла глаза, покачала головой.
– Почему ты так упорно решила считать себя беспомощной? – Голос Эммона на последнем слове почти сорвался, словно он ненавидел само это понятие и хотел бы наказать его. – Ты не можешь позволить такой роскошной способности пропадать зря.
– Роскошная способность? Вот что это, по-твоему?
– Слишком большая роскошь – не пользоваться ею, – отрезал он. – Решить, что лучше притвориться, что у тебя ее нет вовсе, и будь прокляты все остальные.
– Мне кажется, что мы все тут в любом случае прокляты!
По лицу Эммона было понятно, что его охватили противоречивые чувства – слишком много и разом, чтобы она могла расшифровать их все. Сердце Рэд затрепыхалось в горле. Так они и стояли, уставившись друг на друга, каждый натянут как тетива, и каждый слишком упрям, чтобы первым отвести взгляд.
Эммон сдался первым. Он закрыл глаза и отвернулся.
– Так оно и есть.
Он направился к воротам, молчаливый, несгибаемый.
– Я должен закрыть разрыв, прежде чем эта тварь сможет собрать себя заново.
Он коснулся ворот, трещина пробежала по ним, и проход открылся. В нем заклубился туман. Волк вошел в него и скрылся в Диколесье.
Рэд проводила его хмурым взглядом. Страх и сожаление сковывали ее руки, да и ноги отказывались повиноваться.
То, чего хотел Эммон, было невозможно. Даже если силу, доставшуюся Рэд, можно было заставить подчиниться, ее разум был слишком оглушен страхом, чтобы позволить ей сделать это. Всякий раз, когда сила пыталась вырваться наружу, глаза застилали видения – воспоминания о резне, – и она задыхалась, застывала от ужаса и сосредотачивала всю свою волю только на том, чтобы загнать эту силу обратно, вглубь своей души.
Но магия Диколесья начинала меркнуть. Приходить в упадок. Рэд увидела лишь слабый отблеск тех сил, которые сдерживал лес, и при мысли о том, какие еще твари были уже на самой границе привычной реальности и уже готовы были вырваться, ее бросало в дрожь. Если лес больше не сможет удерживать их. Если все обитатели Тенеземья пойдут по долам и весям, как это уже случилось однажды раньше, – что будет с ними всеми?
И что произойдет с Нив?
– Короли и тени, об этом я не подумала.
Из тумана появилась Лира. При виде выжженного пятна на земле в том месте, где Эммон уничтожил теневую тварь, она нахмурилась, крепче сжав в руке пузырек с кровью.
– На юге, прямо у границы с Валлейдой, был разрыв. Я близко не подходила, чтобы оно и меня не зацепило, но мне удалось полить его кровью. Понятно было, что какая-то тварь уже просочилась в разрыв, но я думала, что прикончу ее здесь.
– Эммон со всем уже разобрался.
Рэд будто снова почувствовала, как Волк трогает ее лодыжку – так нежно, хотя его и распирало от гнева. Она указала на ворота:
– Он пошел туда, чтобы закрыть разрыв.
Лира хмыкнула, пожав узкими плечами:
– Ну, вряд ли я ему нужна тогда. Дорогу он сам найдет.
Она развернулась обратно к Замку и нырнула в клубы тумана. Изогнутый меч на ее спине сиял, как лунный серп. Когда Рэд видела меч в первый раз, ей было не до таких мелочей, но теперь она ясно понимала, что уже где-то видела такие мечи раньше. Она двинулась к Крепости вслед за Лирой, на ходу внимательно рассматривая меч – в основном для того, чтобы не дать мыслям вернуться к лицу Арика, слепленному из обломков костей, к Эммону, уходящему в лес, – рука его изрезана вдоль и поперек, но кровь едва сочится из ран, ее уже почти не осталось в его жилах. Рэд еще пару мгновений внимательно рассматривала меч, и нужное слово само всплыло из глубин ее памяти.
– Это ведь тор?
У Раффи был тор. Во время официальных мероприятий он так же носил его на спине. Традиция требовала, чтобы старшие дети канцлеров Медусии после избрания их родителей на эту высокую должность были обязаны не меньше года обучаться владению тором. Это был символический жест, означавший, что канцлер обязуется служить своей стране всем, что есть у него в руках.
– Разумеется, – почти удивленно ответила Лира.
– Я думала, тор – это церемониальное оружие.
– Чисто технически – да.
Лира не стала вытаскивать оружие, но коснулась рукояти пальцами так, словно это был широко распространенный «камешек спокойствия» – его гладили, чтобы отогнать тревогу.
– Но они такие же острые, как кинжалы разбойников, что выскакивают на тебя из кривых улочек.
Они обогнули стену крепости и оказались у разрушенной стены, за которой находились коридор и комната Рэд. Лира двинулась по пологому склону, направляясь к белым деревцам, торчавшим на куче обломков. Рэд держалась у нее за спиной, стараясь не приближаться к больным страж-древам.
Корни и лозы вьюнка пробивались из-под обломков камней в том месте, где стена рухнула. Россыпи бледно-серебристых, как свет луны, цветов тянулись к непроницаемому сумеречному небу. В том, как прочно Крепость и лес были связаны друг с другом, имелась некая искаженная красота. Красота жертвоприношения, ибо Крепость кормила лес собой. Дикая, необузданная, устрашающая красота, от одного вида которой Рэд бросало в дрожь.
Волк и Диколесье были связаны друг с другом еще глубже, еще более жестоким и непонятным Рэд способом. И в этом тоже была красота – в листочках, проклюнувшихся из руки Эммона в месте пореза. Крошечных листочках в его крови – алой, но с прожилками ярко-зеленого цвета. Рэд снова вспомнилось, как менялся Эммон под воздействием собственной магии. Кожа, которая превращалась в кору. Да и голос его становился совсем другим. Где в нем в этот момент заканчивался человек и начинался лес?
Лира, стоявшая рядом с молодыми страж-древами, покачала головой и стала подниматься обратно по склону.
– Файф был прав! – крикнула она на ходу. – Их все больше. О Короли!
Она так тяжело вздохнула, что чуть не сдула со лба свисавший на него кудрявый завиток.
– Эммону придется непрерывно резать себя несколько дней подряд.
Рэд поджала губы.
Дверь в Крепость за их спинами распахнулась. Оттуда появился Файф. Рыжие волосы его сияли почти как солнце, которого Рэд не видела на небе с тех пор, как вошла в лес. Уголок рта Файфа приподнялся в улыбке. Впервые Рэд увидела некое подобие дружелюбия на его лице.
– Что-то ты рано.
– Проголодалась.
Они вели себя непринужденно, словно бы сам только факт появления напарника расслабил и успокоил каждого из них.
– Эммон раздобыл еще припасов? Утром он говорил, что займется этим сразу, как закроет разрыв.
– Да, хотя его любовь к сыру начинает прямо-таки вызывать подозрения. В следующий раз пойду я – он, похоже, просто не в состоянии взять все по списку.
