Лунный свет прогнал все тени; Нив озадаченно уставилась на Арика. Он, судя по всему, и сам очень удивился тому, что у него вырвалось.
Раффи посмотрел на Нив, тяжело сглотнул.
– Поговорим позже. Помни, что я сказал, Нив.
Он бросил последний взгляд на Арика и вышел. Дверь за ним закрылась.
Нив рухнула на стул за своим письменным столом, подперла голову руками. Арик, двигаясь очень неуверенно – и это было совсем не похоже на его обычную размашистую, беспечную манеру держать себя, – прошел в центр комнаты.
– Тебе следует поесть.
– Я не голодна.
Он не стал настаивать. Краем глаза Нив увидела, как Арик скрестил руки на груди.
– Что он просил тебя запомнить? – странным тоном, как будто он одновременно и хотел знать ответ, и не хотел узнать этого, спросил Арик.
Нив и не стала отвечать. Вместо этого она задала собственный вопрос, озвучив все те догадки, которые не давали ей спать по ночам, выпустив наружу темную тварь, ворочавшуюся у нее в голове.
– Арик, что случилось с моей мамой?
После тяжелого молчания Арик осведомился.
– Почему ты спрашиваешь об этом? – И это само по себе было ответом.
Нив повесила голову и застонала. Она должна была догадаться. Болезнь Айлы, которая развилась так буйно и быстро… она должна была догадаться.
Хуже всего было то, что в глубине души она догадывалась. Она видела, что происходит что-то странное, и не обратила на это внимания – потому что происходящее приближало ее к ее цели.
Вернуть сестру домой. Получить хоть какой-то, о проклятые Короли, контроль над ситуацией.
Она услышала, что Арик подошел к ней. Колыхнулся воздух – он протянул руку к Нив. Не прикоснулся, чувствуя, что это будет уже чересчур, но девушка знала, что именно этого он хочет. Он хотел бы ее утешить, но не мог этого сделать и глубоко от этого страдал.
– И Верховную жрицу? – Нив смотрела на стиснутые, побелевшие руки. – Ее тоже?
– Да.
Значит, это не судьба ополчилась на нее, сея смерть вокруг Нив. Это были убийства.
– Кто еще об этом знает?
– Только Кири, – ответил Арик и добавил после паузы: – Кири убила их обоих.
Кири с ее вечно поджатым ртом и самодовольным видом. Она вела эту игру с самого начала, дирижировала всем оркестром, играющим симфонию падения, оставаясь в тени.
Нив услышала, как Арик сглотнул.
– Мой план не был настолько кровавым, но… все эти смерти приблизили нас к цели. Я не стал тебе об этом рассказывать, потому что это ничего не изменило бы.
Он наконец собрался с духом и накрыл ее руку своей. Прикосновение было холодным, но Нив не отстранилась.
– Мы делаем то, что должны.
То же самое он сказал ей в ночь смерти Айлы. Это была не та ночь, когда все изменилось. Эта была ночь, когда они поднялись на гребень – и дальше уже только катились по наклонной. Нив запустила эту карусель, и теперь она могла только удерживаться на ней, пока та сама собой не остановится.
Глубокий вздох сорвался с онемевших губ королевы.
– Мы делаем то, что должны.
Все эти смерти была не напрасны – они стали ценой за нечто очень важное.
– Ты необыкновенная женщина, Нив. – В последнее время Арик редко называл ее уменьшительным именем. Каждый раз, когда он произносил его, оно звучало так, словно он не был уверен, дозволено ли ему его произносить. – Ты отвечаешь на все вызовы, что бросает тебе судьба. Ты снесла на своих плечах такое бремя, которое никто не должен. Ты лучшая королева, чем заслуживает эта страна.
Он чуть шевельнул кистью, словно хотел погладить ее по руке, но не сделал этого.
– Ты слишком хороша для этого всего.
Нив в замешательстве посмотрела на Арика, от неуверенности застыв на месте. В серебряном свете луны из окна его глаза казались почти голубыми, а не зелеными.
Он тихонько сжал ее руку:
– Все это скоро закончится.
Затем поклонился и выскользнул из ее комнаты во мрак коридоров.
Глава двадцать пятая
Рэд проснулась. Тело затекло, неудобно согнутая шея болела. Девушка села, недовольно бурча что-то под нос, размяла плечи. Эммон лежал на кровати и глубоко, ровно дышал во сне, чуть похрапывая. Рэд улыбнулась. Надо будет ему сказать, что состояние дел в этом вопросе не изменилось. Отблески пламени камина играли на черных волосах Волка. Во сне лицо его смягчилось. Рэд рассматривала эти черты – сейчас на них не лежала печать изнеможения или сурового контроля. Небольшой шрам перечеркивал темную бровь. На подбородке пробилась щетина. Кроме того, Рэд заметила небольшой порез от бритвы. Эту отметку на Эммоне поставило не Диколесье, и видеть это было до странного приятно. Подумать только, когда-то ей казалось, что для того, чтобы считаться красивым, у Волка слишком резкие черты лица.
Рэд убрала его волосы со лба. Эммон вздохнул во сне, повернул голову, коснулся губами ее ладони. Между плечом и локтем, в Знаке, зашевелились усики, которые запустил в него лес. Вчера Рэд была слишком занята тем, чтобы вырвать Эммона из цепкой хватки Диколесья, и ей некогда было разглядывать его выпуклую мускулистую грудь, его широкие плечи. Все, что она уже видела раньше – это было невозможно не увидеть, – но с той ночи, когда исцелила его, не имела возможности разглядеть так близко. За ночь простыня сползла с него, обмоталась вокруг талии, и были видны розовые полоски трех шрамов на животе. Рэд протянула было руку, чтобы коснуться их, но сдержала себя.
Нет. Ей нельзя. Им нельзя.
Рэд спустилась в столовую. Там, так же как и на кухне, оказалось пусто. В очаге были сложены дрова, над ними висел щербатый чайник. Рэд развела огонь и принялась шарить по полкам в надежде найти заварку. В глубине души она почти надеялась, что не найдет ее – словно это могло предотвратить неизбежное.
Рэд должна была уйти. Она должна была вернуться в Валлейду.
Было глупо настолько затянуть ее пребывание здесь, насколько они позволили себе. Вчерашний день был лишним. Она должна была покинуть лес, как только разобралась, что происходит. Единственная причина, по которой Рэд этого не сделала, заключалась в том, что она не хотела оставлять здесь Эммона одного. Он позволил себе стать поводом для задержки, пытаясь избежать неизбежного так же сильно, как и она. Девушка не знала, хочет ли она за это ударить его или поцеловать.
И то, и другое.
Чайник свистнул. Рэд подскочила к камину и быстро сняла его с крюка. На пальцах взбухли волдыри ожогов. Она некоторое время смотрела на них, думая об Эммоне, о том, как он всегда настаивал на том, чтобы принять на себя ее боль.
