— Стой!
Николь остановилась в двух шагах от рубки пилотов.
— Иди-ка сюда.
Я взял ручку и подчеркнул имя в списке.
— Ладно, пусть сажают. Вот этого человека ко мне.
— Пьер Тейяр де Шарден, священник, — прочитала она. — Тот самый?
Образованная девушка, жаль, что нелюбопытная. Даже не прочитала список.
— Надеюсь.
Когда я учился в колледже, отцы иезуиты разделись на два враждующих лагеря по отношению к произведениям своего брата по Обществу Иисуса. Одни считали его новым Аквинатом, другие еретиком, достойным осуждения. Последние были не одиноки. Основное произведение месье де Шардена «Феномен человека» пролежало в столе сорок лет, поскольку орденское начальство не давало разрешения на печать. Я не читал ранних ротопринтных копий, расползшихся по миру до официальной публикации, но говорят, что за сорок лет Бога там прибавилось.
Мне было любопытно пообщаться со знаменитым философом и палеонтологом. Ну, сверзимся — так оба попадем в Лимб и привлечем к беседе Платона и Сократа. Впрочем, если Эммануил действительно Антихрист, меня, наверное, ушлют куда-нибудь поглубже, круг этак на девятый, и вморозят в озеро Коцит
[85]. Придется развлекаться беседой только до этого момента.
Стояли еще минут пятнадцать, пока загружались мои попутчики. Я их не видел — все летели эконом классом.
Наконец, в салон вошел высокий седоватый человек с удлиненным лицом и крупным носом, ведомый назойливой стюардессой «Сюда! Сюда!»
— Это же первый класс! — удивленно сказал он.
— Сюда, месье Тейяр, — сказал я. — Присаживайтесь, — и указал на соседнее кресло.
Он растерянно посмотрел на меня. Кто же не знает моего лица, многократно мелькавшего по телевизору! Однако сел.
— Пристегните ремни. Думаю, мы, наконец, взлетаем? — я посмотрел на стюардессу.
Она кивнула.
— Я арестован? — тихо спросил философ.
— С чего вы взяли?
Он пожал плечами.
— Очень похоже.
— Да, нет. Просто хотел пообщаться. Как, по-вашему, что с нами происходит?
— Движение к точке «Омега
[86]», цели человечества, очередной скачок эволюции.
— Такой ценой?
— Эволюция никогда не была дешевой. Борьба за существование, пищевые цепочки — основа всякой экосистемы. Постоянные убийства ради развития. Кровь и еще раз кровь. Появлялись и гибли виды. Где ранние растения, где динозавры, первые птицы и млекопитающие, где синантроп, кости которого мы нашли в Китае?
— Зачем же Бог так поступает?
— Бог — экспериментатор и естествоиспытатель.
— А мы подопытные кролики?
— Не такая уж плохая судьба, если вспомнить о величии цели.
Заработали двигатели, мы вырулили на взлетную полосу, самолет разгонялся.
— Что же цель?
— Бог. Богочеловечество. Обожение человека. Творение не произошло — оно происходит. Сотворение человека не завершено.
Взлетели. Кажется, нормально. Самолет плавно покачивало вверх-вниз, за иллюминатором поплыли клочья облаков.
— И святые — первые представители будущего человечества?
— Думаю, да.
Я внимательнее посмотрел на моего собеседника. Почти ровесник Терезы. Выглядит лет на сорок пять.
— У вас хорошие шансы.
— Никто не знает, какие у кого шансы.
— Угу, все в руках божьих! Зачем же столько жертв?
— Почему Бог не сотворил все сразу, как это написано в Шестодневе? Зачем понадобилась эволюция с ее жертвами, кровью и убийствами? Значит иначе нельзя, и это самый экономичный путь, несмотря на кажущуюся затратность. Значит, мгновенный акт творения привел бы к худшим последствиям, например, уничтожил землю. Слишком большой выброс радиальной энергии за короткое время.
Радиальная энергия — это та, что заставляет стремиться к усложнению, вопреки закону о возрастании энтропии. Шарденова выдумка.
— А что сейчас, разве не уничтожение земли?
— Скорее обновление.
— А мы — динозавры, которых следует уничтожить, чтобы заново населить землю?
— Не совсем. Человек сам способен к эволюции. Каждый человек, как личность. Боговоплощение было толчком к завершающему этапу эволюции, а христианская церковь важный фактор процесса.
— То есть естественный отбор уже две тысячи лет, как заменен искусственным, а церковь — это питомник с селекционерами во главе?
— Ну, не так грубо, месье Болотов!
Я пожал плечами.
Мы летели около получаса. Я взглянул в иллюминатор. Плоская центральная Франция с квадратами полей, а впереди южнее что-то темное. Минут через десять стало ясно, что это такое. На юге клубилось черное облако пепла.
— Николь, пойди узнай, что случилось.
Тейяр де Шарден вопросительно посмотрел на меня. Он сидел дальше от иллюминатора и облака не видел.
— Сейчас узнаем.
Чернота с хорошей скоростью летела на нас, точнее под нас, где-то на уровне облачности. Самолет затрясло и бросило вверх, носом к небу, словно мы хотели войти в мертвую петлю. С полок попадали вещи. Чашка из-под кофе, стоявшая на столике передо мной, поехала к краю и со звоном упала на пол. Нас вдавило в кресла. Двигатели взвыли. По-моему, самолет перевернуло. По крайней мере, я несколько секунд висел на ремнях. Я подумал, что пассажирский лайнер наверняка не рассчитан на такие трюки. Выдержал бы!
Мертвая петля сменилась штопором. Мы падали. «Все!» — подумал я.
Двигатели ревели. Угол наклона самолета к вертикали начал плавно увеличиваться. Машина выравнивалась. Наконец он достиг вожделенных девяноста градусов. Слава Богу! Я взглянул в иллюминатор. Черная туча клубилась под нами, но гораздо ближе, чем раньше. Мы здорово потеряли высоту.
— Мадам и месье, говорит капитан воздушного судна Анри де Карлан, просим вас сохранять спокойствие. Опасность миновала, машина не получила серьезных повреждений, — прозвучало по радио. — Как нам сообщили, в Коровьих горах Центрального массива произошел взрыв вулкана Канталь. Нас немного достало взрывной волной.
Немного достало! Я обвел глазами салон, напоминавший поле боя. Разбросанные вещи и обалдевшие люди.
Вернулась Николь. Несколько потрепанная. Даже прическа неидеальна.
