Звонок раздался снова.
Я медленно положил пистолет и направился к двери. Даже не посмотрел в глазок, просто распахнул настежь. И оказался нос к носу с высоким парнем лет тридцати. Из-за его плеча выглядывала Сашка.
— Кто ты такой? — спросил я.
— Сын Божий. Пойдем!
И он взял меня за руку и повел в комнату.
— Что ты мелешь? Какой еще „Сын Божий“? — возмутился я и попытался вырваться. Но у парня была хватка профессионала. Это меня удивило. В конце концов, я тоже не новобранец. — Да, что ты вообще здесь делаешь?
— Тебя спасаю. Садись. Сашенька, закрой, пожалуйста, дверь.
— Ухажер твой? — поинтересовался я у Сашки. — Влад, значит, надоел?
— Помолчи, солдат! Помолчи и успокойся! Сестра твоя… — его взгляд упал на пистолет. „Сын Божий“ встал и подошел к столу.
— Да, Саша, мы вовремя.
Он взял пистолет, изучающе посмотрел на него, потом распахнул окно и выстрелил в воздух. Ледяной ветер влетел в комнату, и с соседних крыш вспорхнули голуби. Он закрыл окно, вынул магазин из пистолета и спрятал в карман.
— Тебе он пока не понадобится, Марк. А теперь слушай меня. Колоться ты больше не будешь. Это не пожелание — это констатация факта. Тебе это не нужно. У тебя уже ничего не болит, ведь так?
Он был совершенно прав. Когда этот странный парень появился на пороге, я как-то забыл о боли. Слишком все было неожиданно. А потом боль куда-то делась. Просто исчезла и все. Теперь я сидел под взглядом этих ледяных глаз, холодных, как ветер, ворвавшийся в комнату, и понимал, что каждое слово незнакомца правда, что так и будет, не может быть иначе.
— Сейчас ты пойдешь с нами, — продолжил он. — Я пока не могу оставить тебя одного, Марк.
И я понял, что пойду с ним хоть на край света.
— Тебя так и называть „Сын Божий“? — спросил я, поднимаясь с кровати.
Он улыбнулся.
— Можно просто „Господи“.
Я поехал с ними. И мне больше не хотелось наркотика. Хотя пару раз становилось плохо. Но Господь сразу замечал, брал меня за руку, и все проходило. Через месяц не стало и этих приступов.
…В начале лета мы приехали в Москву. Здесь у Господа уже было много сторонников, читавших его книги. Только люди все несерьезные: студенты, программисты да несколько мелких коммерсантов и банковских клерков с высоким образованием и небольшими деньгами. Несмотря на способность Господа убедить кого угодно в чем угодно, этих ребят хватило только на то, чтобы купить нам квартиру на севере Москвы и набить ее компьютерами.
Но не успели мы въехать, как к нам нагрянула полиция. Искали наркотики. Да какие наркотики! Господь объявил нам сухой закон, что вызвало глухой ропот Рыцарей Стальной Розы ну и мой, конечно. Но нарушать стремались.
Господа тогда дома не было, и полицейские убрались ни с чем. А на следующий день к нам пришел один наш друг, доминиканский терциарий
[92], имевший отношение к Лубянке, и все объяснил.
— О вас известно инквизиции. Так что догадайтесь с трех раз, что, а точнее кого они искали, — усмехнулся он. — Я видел постановление о его аресте. Кажется, инквизиторы догадываются, кто такой Эммануил. По крайней мере, они напуганы до смерти.
— Напуганы?
— Ну, так отвечать же придется. А вам лучше сменить квартиру.
Сменили. И не один раз, пока, наконец, Господу удалось вывести на улицы своих сторонников и уничтожить Лубянку. Но до победы было еще очень далеко. Для того чтобы захватить город мало разрушить главную городскую тюрьму. И Господь это отлично понимал.
Об этом эпизоде власти могли просто забыть и еще долго жить спокойно, не обращая никакого внимания на немногочисленную партию Эммануила. Но, к счастью, они испугались.
Когда Господа пригласили на встречу с генералитетом, я сразу заподозрил ловушку и сказал об этом.
— Меня не так-то легко поймать, Марк. Ни один силок не выдержит.
Это было вечером того дня, когда пала Лубянка. Мы вышли из дома часов в одиннадцать: Господь, я и двое телохранителей, Сергей и Константин. Я знал, что на крышах могут быть снайперы, и старался держаться между противоположным домом и Господом, чтобы успеть закрыть его собой.
— Успокойся, Марк, — усмехнулся он. — Скорее вы под моей защитой, чем наоборот.
Несколько обнадеживало то, что встречу назначили не в Генштабе, а на одной из фешенебельных подмосковных дач. Это говорило в пользу того, что у военных есть свои планы, возможно, отличные от планов правительства, и генералитет не склонен афишировать свои связи с Эммануилом.
Тем не менее, у ворот дачи нас встретили дула автоматов. Отряд спецназа. Господь небрежно кинул стольник перепуганному таксисту и спокойно вышел из машины. Я бросился за ним и закрыл собой. Сергей и Константин встали рядом. Я смотрел на дула автоматов и лица солдат, едва освещенные уличным фонарем. Шел дождь, монотонно барабаня по листьям деревьев.
Нам не приказывали сдаваться и сдать оружие. Я понял, что и не прикажут. Это просто не входило в их планы. Нас пригласили на расстрел. И я подумал, что в этом лесу очень легко спрятать трупы. Я ждал команды „пли!“, но они почему-то не стреляли.
Тогда Господь мягко отстранил меня.
— Не мешай, Марк, ты здесь ничем не поможешь.
Он сделал солдатам знак, похожий на благословение. Я поднял глаза вверх, к зеленой листве, пронизанной белым электрическим светом. Все-таки хочется попрощаться. В такой ситуации любое резкое движение может стать последним. Но они не выстреляли, и я опустил взгляд. Лица солдат неуловимо изменились, стали какими-то отрешенными. А потом я увидел, как один из спецназовцев без видимой причины медленно сползает по стене сада.
Господь шагнул вперед, и ворота сами собой распахнулись, только звякнул сломанный замок, падая на асфальт.
— Пойдемте!
Мы вошли за ним.
— Господи, что ты с ними сделал?
— Не беспокойся, Марк, все живы. Между прочим, ты тоже.
На втором этаже особняка горело единственное окно, и мы направились к дому. Господь не утруждал себя открыванием дверей, они настежь распахивались при его приближении. Мы поднялись на второй этаж. Господь быстро шел по коридору. Подул ветер, словно в доме был сильный сквозняк, и перед нами распахнулась последняя дверь.
В ярко освещенной комнате за столом собрались люди. Когда мы появились на пороге, они резко встали и уставились на Господа. Холодные цепкие взгляды старых солдат.
— Вы очень мудро поступили, господа, что все-таки собрались здесь, — сказал Господь. — Вероятно, вы хотели полюбоваться на мой труп, но я не доставлю вам этого удовольствия. И, поверьте, так для вас лучше. Прошу садиться.
