— Открывай!
— У меня руки связаны.
— В Колодце Душ это тебе не помешало.
Я подошел вплотную к скале. Дверной проем был явный. Обсидиановое полукружье романской арки и в ней, как в раме, гладкий камень — предполагаемая дверь.
— Посветите мне!
Жан провел свечой вдоль арки. Никаких признаков тайной пружины. Может быть, дверь вообще не открывается с этой стороны.
— Подальше от двери. Механизм не обязательно у арки.
Посветили подальше. Я вздохнул. Возможно, мы ищем то, чего нет вовсе, и от этого замка один ключ — воля Эммануила. Или Бога.
Я поднял глаза к каменному потолку. Шепнул: «Тереза!»
Ничего.
Обернулся к остальным и заметил взгляд Раевского, обращенный к Плантару. Взгляд содержал вопрос. Мне не надо было объяснять, какой.
Жан сделал движение правой рукой, вверх-вниз, от запястья: успокойся, не сейчас. И я мигом нашел в нем, по крайней мере, три положительных качества: Плантар был уравновешен, рассудителен и очень спокоен. Может быть, я и назову его государем, если конечно мы выйдем отсюда.
— Что делать будем? — спросил Дима.
— Подождем. Подумаем.
Мучительно тянулись минуты в поисках выхода, которого не было. Стало жарко. Я коснулся пальцами двери за моей спиной и тут же отдернул руку. Отошел на шаг, резко повернулся.
— Жан, смотри!
Еще минуту ничего не происходило. Вдруг по камню пробежал алый всполох, словно отсвет костра, и раздался отдаленный гул и низкий вой, как от ветра. Наверное, такой ветер дует в аду над пылающими рвами.
Дверь разгоралась алым, словно ее подожгли изнутри.
— Франц, Мишель, к двери! — скомандовал Плантар. — Держите проем. Остальные — назад! Пьер, тебя касается! Будьте наготове!
Я отошел назад, за спины рыцарей, и поднялся на ступеньку, чтобы видеть дверь. Жан накрыл рукой и затушил свечу, так что теперь только пылающая скала заливала все алым сиянием.
Гул сменился скрежетом, и скала поползла вверх. Прямо перед нами стоял Эммануил и держал Копье. На острие набухала багровая капля. Он был в черном. Черная свободная мантия. Как это смотрелось! Черный цвет ему шел куда больше, чем белый. За спиной у Господа: Мария Новицкая в черном платье с алыми искрами, Марк, Иоанн и Филипп.
— Дима, — шепнул Плантар. Я скорее понял это, чем услышал. Раевский взял меня за локоть, и я почувствовал у горла холод его меча.
Эммануил сразу узнал меня (как ни пытались рыцари отойти в тень, перед дверью было слишком мало места):
— Здравствуй, Пьетрос! Что привели тебя, как овечку на привязи? Нашел к кому бежать!
Этой фразой он спас мне жизнь.
— Дима, стой! — тихий голос Плантара. — Уведи его повыше.
Я еще успел услышать, как Эммануил приказал кому-то у себя за спиной:
— Взять их!
И бросил Иоанну:
— Иди! Ты знаешь, что делать!
И юный апостол исчез у него за спиной.
Раевский утащил меня вверх ступеней на пятнадцать, лестница успела пару раз повернуть, но в колодец в центре шахты было видно, что происходит внизу. В проем ворвались двое: джинн и даосский сянь. Плантаровы рыцари встретили их плечом к плечу. Звон мечей слился с гулом подземного огня в единую инфернальную песню. Реквием.
Алое свечение джинна и синеватое даосского бессмертного: люди огня и люди льда.
— К стене! — скомандовал Дима, и я больше не мог видеть то, что происходит внизу. Только слышать. Я подумал, что это ненадолго: человек практически бессилен против сяня, против джинна — тем более. Навалиться толпой люди Плантара не могли — слишком тесно.
Отец Иоанн и Плантар встали на пару ступенек выше нас.
— Жан! — позвал я.
Он шагнул ко мне.
— Эммануил послал Иоанна за подмогой. Думаю, это будут джинны или сяни, или и те, и другие, — я указал взглядом наверх. — Оттуда.
— Сколько?
— Вам хватит. На Двараке около сорока сяней под командованием Хун Сянь, девы меча. Всего было восемьдесят один, двадцать Эммануил подарил в качестве телохранителей Варфоломею и восемнадцать здесь. Остается сорок два. Джиннов много. Учитывая, что вас одиннадцать, их число в первом приближении можно считать бесконечным. Вас просто возьмут в тиски.
— Что ты предлагаешь?
— Прорываться вниз, в зал.
— Нас и так очень мало. А, значит, мы сильнее в обороне. Открытое сражение в большом помещении — верная смерть. Сколько времени уйдет на то, чтобы привести войско с Двараки?
— Давай считать. Иоанну нужно подняться вверх по лестнице. Сколько мы спускались?
— Минут пятнадцать.
— Так и посчитаем: пятнадцать минут. А потом на Двараку можно элементарно позвонить. Даже, если вся связь вырубится, думаю, эта будет работать. Сяни движутся быстро, джинны — тем более. По последним и считаем. Не более пятнадцати минут. Итого полчаса.
Плантар кивнул:
— Спасибо за информацию.
Я хмыкнул.
В знаке разгоралась боль. Не так, как при прикосновении святого. Не резко, постепенно, но Эммануилову печать заливало огнем.
Я обернулся. Отец Иоанн воздел руки к каменному своду и молился. Боль усилилась. Я прислонился к стене. Ступени узкие. Что будет, если я упаду на колени? Лестница не отгорожена от колодца.
Руки Святого начали светиться тем же теплым солнечным светом, которым разгорался алтарь под ладонями Терезы. Боль стала нестерпимой. Я застонал и начал медленно сползать по стене. Жан подхватил меня под руку. Я замотал головой:
— Прекратите!
— Нет!
— Дима! Ладно, развяжи его.
Ремни разрезали, но я не почувствовал облегчения. Свет заполнил колодец. Я был внутри света. Боль вырвалась из знака и заполнила все тело. Отломайся всухую! Наверное, это оно и есть.
С Плантаровой помощью я опустился на колени и привалился к стене (по внешней окружности ступени пошире). Инфернальный реквием из воя огня и звона клинков отдалился и почти затих для меня. Была только боль. Никогда мне не было так плохо. И непостижимым образом никогда мне не было так хорошо.
Я толком не понимал, что происходит: сквозь пелену боли снизу проникали крики, гул и звон мечей. Время застыло и растянулось в бесконечность.
Шум сверху, словно в колодец падает огненный поток.
Плантар медленно-медленно, как во сне, вынимает меч, наклоняется, трясет меня за плечо.
— Пьер, мы прорываемся. Встанешь и спустишься за нами. Как только мы уйдем — сразу станет легче. Сверху спускается войско Эммануила.
