Вацлав посматривал то на мою куртку, то на порванную и окровавленную рубашку Плантара. Взгляд был очень выразительным. Я плюнул, снял куртку и накинул ее на плечи Жану.
— Мне не холодно, — сказал он. — Не надо, Пьер.
— Пневмонию заработаешь — твои ребятки меня живьем съедят.
— Не заработаю. У нас же Копье. Оно не только раны исцеляет.
— Да, ладно! Дай мне возможность продемонстрировать им мое самоотречение. Пойдемте, здесь наверняка есть какой-нибудь грот.
Жан предпринял попытку перевесить мою куртку на отца Иоанна. Тот отказался. Ему-то пневмония по определению не грозит. Слава Богу, две тысячи лет без этой напасти, хотя погода и похуже бывала. А избирать нового короля — геморрой тот еще. Избавь уж нас, государь, от этой мороки.
Мы нашли маленькую пещеру и укрылись от ветра. Развели огонь. У Вацлава, курившего трубку, нашлась при себе зажигалка. От несерьезных веточек, растущих по склонам, тепла было немного. Плантар сидел на камне у огня, в моей куртке, так и наброшенной на плечи, и укоризненно смотрел на Вацлава. Тот пожал плечами и зажег трубку. Его табак никак нельзя было назвать «смердящим зельем», он благоухал. Очень дорогой табак.
— Вацлав! — окликнул Иоанн.
— Последняя пачка, отче! Как кончится — так все.
Отец Иоанн вздохнул и отвернулся.
В свете костра я посмотрел на свои руки. Знак был на месте.
— Жан, почему?
Он проследил за моим взглядом, но промолчал.
— Жан! Разве я вам не помог?
— Помог, даже очень. Мы бы без тебя не вошли и не вышли, и застряли в колодце, а Филипп расстрелял бы нас по очереди.
— Тогда почему?
— Будь моя воля — я бы его убрал, но с Богом не торгуются, Пьер.
— Чего же еще? Я уже прошел через адское пламя. В колодце на лестнице, пока вы сражались. Ты бы знал, каково мне было! Этого мало?
— Это было не адское пламя, это божественная благодать, — улыбнулся Жан.
— Это? Божественная благодать?
— Ну-у, на кого изливается… Понимаешь, она выжигает дурную часть души. Поначалу всем плохо. Боль, смешанная с неземной радостью.
— Чем же я так плох? Я даже на службе у Эммануила людям помогал!
— Понятно, почему ты ему служил. У вас с ним грехи одинаковые. Родство душ.
— Гордыня, говоришь?
Он улыбнулся.
— Да, ладно, Пьер. Все мы одинаковые.
— Кто «мы»?
— Люди.
Утром мы продолжили путь. Я посмотрел в долину: на месте святого города лежало черное базальтовое плато.
В центре, там, где когда-то был Храм, возник столб дыма. Оформился в темную колонну и пополз на запад. А в той же точке уже рос следующий.
— Джинны! — прошептал я.
Плантар оглянулся.
Вереница черных вихрей плыла к дороге на Тель-Авив, где еще стояла автомобильная пробка, не рассосавшаяся с ночи.
Черный вихрь наплыл на крайний автомобиль, вспыхнул красным, и раздался взрыв. Потом еще. Дорога, забитая автомобилями, превращалась в огненную реку. Я услышал крики. Отовсюду: с дороги и с гор. Мы были далеко не единственными, нашедшими здесь спасение.
Люди выпрыгивали из машин перед приближающимся пламенем и пытались бежать в пустыню. Войско джиннов выросло, словно нажравшись огня, черные вихри оформились в гигантские человеческие фигуры и налились пламенем. А из колодца в базальтовом плато, там, где стоял Храм, уже лезла новая нечисть. Черные приземистые человечки, похожие на пауков и крылатые твари, напоминавшие доисторических птиц. Они с криками взвивались в небо и собирались в черные стаи.
Силы, сдерживаемые Эммануилом, вылезли на поверхность и обрели свободу. Это был тот самый хаос, которого я так боялся в Риме, только куда хуже.
— Надо бы предупредить своих, — задумчиво проговорил я.
Легко сказать! Мобильная связь уже более месяца работает по два-три часа в сутки, когда дают электричество. В том, что теперь она вообще не работает, я был практически уверен.
— Они к нам не сунутся, — сказал Плантар. — Место намоленное.
Мы старались держаться подальше от дорог, шли по пустыням и скалам. Снег прошел, и камни тут же высохли. Ни воды, ни еды у нас не было.
Мы ввалились в нашу пещеру только вечером. Голодные, замерзшие, с губами, пересохшими от жажды. Плантаровы люди были живы и ждали. Нас чуть не на руках отнесли к костру.
Какая же благодать горячий чай и гороховая похлебка! Все-таки все мы сволочи. Только нажравшись, вспомнили о тех, кто погиб. Выпили причастное вино за помин их душ. У стены пещеры стояла осиротевшая Димина гитара.
Мы с Терезой сидели у костра под звездным небом в той же бесконечной плоской пустыне, которую я уже видел во сне. Я смотрел на свои руки, протянутые над огнем, точнее на Эммануилову печать.
— Почему, Тереза?
— Ты молился о том, чтобы она исчезла?
— Я действовал. Разве я мало сделал? По справедливости Он должен был ее снять.
— По справедливости мы все должны быть в Аду.
— Тогда все бессмысленно. Зачем нужен отбор с таким плохим результатом?
— Не нам исследовать пути Всевышнего. И предлагать ему плату не нам. Ему и так все принадлежит.
Она указала взглядом на мои руки.
— Ты бы поменьше туда смотрел.
— Ладно, обещаю.
Утром нам удалось поймать «Радио Тель-Авива». Оно уже давно работало в таком же режиме, как сотовая связь. А на этот раз диктор и вовсе сообщил, что они на автономном питании и больше пятнадцати минут не протянут.
Огненные вихри пришли с востока и подожгли город. Здания пылают, полиция и пожарные не справляются. Неизвестные черные убийцы преследуют людей независимо от возраста, пола, национальности и благосостояния. То же передают из Хайфы. Огненные вихри видели по дороге на Дамаск.
Я сидел на камне и смотрел на свои руки. Вспомнил обещание, данное Терезе, и перевернул их ладонями вверх. Рядом хлебом и чаем завтракал Жан.
— Может, тебе не стоило его убивать, — проговорил я. — При Эммануиле такого не было.
Он покачал головой.
— Это бы случилось рано или поздно. Он бы не удержал власть. Он освободил силы, которыми уже не мог управлять. Я сам удивляюсь, насколько мы легко с ним справились. Он не удержал Копья Судьбы. Значит, был слишком слаб, чтобы править миром. Зло само изживает себя. Оно обречено с самого начала, потому что держится не на любви, а на ненависти. Ненависть — не опора.
— Зачем же надо было с такими потерями его убивать?
— Он бы нашел способ убедить народ в своей невиновности в том, что происходит, и увел за собой в бездну еще многих и многих. Мы не предотвратили Конец Света, боюсь, что даже не отодвинули — слишком поздно. Но мы смягчили падение.
