– Не стоит.
– А вы смотрите, смотрите хорошенько. И вашему мужу передайте, что в просвещенные нынешние времена не стоит быть столь ограниченным во взглядах.
Он все же ушел. Слегка покачиваясь, явно пребывая не в том состоянии, в котором следует показываться на глаза людям, тем паче в месте, подобном нынешнему. Но Анна не остановила. Напротив, вновь оставшись в одиночестве, она вздохнула с облегчением.
Оперлась на перила. Присела.
Руки дрожали. Выходит, что она испугалась? Испугалась. Следовало быть честной с собой.
Музыка стихла.
Здесь, наверху, было вовсе тихо. А еще вид открывался и вправду весьма неплохой. Теперь, когда страх все же отступил, Анна присела. Уняла дрожь в руках. Подумалось, что нынешний бал не пройдет даром, она простудится, тут и думать нечего, но и пускай.
Зато…
Лазовицкие не были представлены ко двору. Быть может, после, когда Никанор сменил жену и поднялся немного выше, его приняли и в том закрытом некогда круге, на который упала тень короны. Или еще нет?
Впрочем, Анна была рада, что обошлось без ее участия. Она обхватила себя руками, откинулась, опираясь на холодную стену.
Внизу разворачивалось действо.
Анна видела градоправителя, огромного, подавляющего в военном своем мундире. Слепило золото наград, и рядом с ним супруга его, хрупкая, невесомая женщина, казалась еще более хрупкой и невесомой.
Бархатная подушка в руках Светланы Таржицкой. Массивный ключ на ней.
Поклон.
И ключ оказывается в руках человека в целом обыкновенного. Серый костюм, строгий, сдержанный. Ему серый не идет, не этот оттенок. Он словно бы подчеркивает бледность человека, неестественную белизну его кожи, неправильный, чересчур уж тусклый цвет волос.
Анна видела портреты. Кто не видел?
Они висели в присутственных местах данью древнему обычаю и демонстрацией верноподданических чувств. Они печатались в книгах и время от времени появлялись в газетах, сопровождаемые исключительно хвалебными статьями.
Они… были похожи. Отец и сын.
Его императорское величество Александр V и его императорское высочество Николай, которому предстояло стать четвертым в череде Николаев, некогда стоявших при власти.
Они были так похожи, что Анна даже усомнилась, кого она видит. А после устыдилась.
И порадовалась, что находится на балконе, вдали от ликующей толпы, от необходимости соответствовать ей, становиться частью. Она могла просто смотреть, пусть издали, но Анна была весьма разумным человеком. Издали, оно безопасней.
Ключ, побывав в руках его императорского высочества – а все же на портретах он гляделся моложе, – вернулся на подушку. Таржицкие были удостоены высочайшего кивка.
Улыбки. Слова… слова до Анны не долетели, потерялись где-то внизу, верно заблудившись меж фонариками и светлячками. Но завтра она прочтет их в местной газете. Или просто о высочайшем благоволении?
Таржицкие отступили.
Разве что Светлана осталась подле его императорского высочества, впрочем, весьма скоро ее окружил выводок местных девиц, которые спешили быть представленными. Даже издали они казались чересчур назойливыми, суетливыми и, возможно, по-провинциальному бесцеремонными.
Впрочем, минута – и девиц сменили женщины постарше. Мужчины…
Его императорское высочество был терпелив и весьма любезен.
Глава 25
И злился.
Глеб давно уже научился видеть эту скрытую от посторонних взглядов злость. Она проскальзывала в повороте головы, в чересчур уж мягком тоне, где время от времени вовсе чудились извиняющиеся ноты, будто бы его императорское высочество и вправду чувствовал себя виноватым.
В том, как пальцы касаются рукава, будто смахивая невидимую пыль. Как прикрываются глаза.
– Стоит уйти? – тихо спросил он, сдерживаясь, чтобы не обернуться.
Долго. Слишком долго.
Анна ждет. Анна совсем заждалась, должно быть. Обидится? Разозлится? И будет всецело права.
– Еще нет, – его императорское высочество не повернул головы, будто Глеба вовсе не существовало. Когда-то это злило, после Глеб понял, что черта эта весьма свойственна всему высочайшему семейству, являясь не столько проявлением неуважения к тем, кто стоял ниже, сколько особенностью характера. – Ты спешишь?
– Я женился.
– Да, дед рассказал. Обряд, стало быть?
– Обряд.
– Рисковал.
– Так уж получилось.
Николай любезно поцеловал руку очередной местной красавице, решившей, что вечер нынешний весьма подходит для знакомств. Она, как и предыдущие, была настроена весьма серьезно, отчего-то полагая себя если не несравненною, то близко.
Но пара слов, сказанных все тем же тихим извиняющимся голосом, – и она отступает, чтобы вернуться к старым поклонникам.
Старые, они всяко надежней.
– Ты ее спрятал?
– Не так надежно, как хотелось бы.
Кивок. Внимательный взгляд. Чужая сила, слишком всеобъемлющая, чтобы ей противостоять. И самое интересное, что Глеб и прежде чувствовал себя рядом… неспокойно, а теперь явственно понял, что пожелай его высочество, и Глеба не станет.
Просто не станет.
– Еще рано.
– Пора.
– Рано. Дед велел продержать тебя часа полтора. Так что не дергайся.
– Дед?
Кивок.
И очередной поклон. Все та же пара слов, улыбка, и седовласый господин, у которого имелось, несомненно, весьма важное дело к его высочеству, тоже отступает.
Никто из них так и не поймет, как же получилось, что…
Все будут уверены, что знакомство состоялось. И что тень имперского орла коснулась их. И что высочайшее благословение получено или почти получено, что не хватило какой-то малости, но вот какой? Кто-то будет маяться, вспоминая, что же не так, кто-то…
– Почему ты просто не прикажешь? – Глеб тоже злился.
На деда, который мог бы предупредить, но не стал.
На себя, поверившего, что Земляным и вправду нужна будет помощь. На то, что вообще позволил Анне покинуть поместье. На его императорское высочество злиться было бессмысленно.
– Потому, что у всего есть цена, – его императорское высочество милостиво кивнул.
Улыбнулся.
О чем-то спросил… о пустяке, который засядет в голове этой очаровательной дамы, заставив забыть обо всем, кроме разве что чувства восторга, ею ныне испытываемого.
– Они здесь удивительно непосредственны, – признал Николай. – Надо чаще бывать в провинции, подобной искренности я давно не встречал. Что до остального, то… вы возьмете кровь. Сличите. И быть может, вам повезет. Если я буду спрашивать, мне ответят. И быть может, мне тоже повезет, но не тем, кому я буду задавать вопросы. Чтобы ответ был честным, мне придется давить, а это не проходит для людей бесследно. Виновных не жаль, но остальные чем заслужили?
