Подошли и поставили на пол перед ним.
Родхар замер. Потом подался вперед и спросил:
— Что это?
А когда услышал ответ…
У него почернело в глазах. Ушла. И швырнула ему деньги в лицо.
Это была неслыханная пощечина.
Какое-то время Родхар молчал, не замечая, что кубок из мягкого золота смялся, и вино стекает по его руке, словно кровь. Неизвестно чем бы все закончилось, будь он один. Но в зале были лорды.
Король перевел тяжелый взгляд на сундук и приказал:
— Откройте.
Крышку откинули. Там лежали женские платья. Ее платья. Он увидел сверху то, синее, и непроизвольно сглотнул. Но тут же взял себя в руки и зычно кликнул:
— Малгит! Где он?! Приведите!
— Сир, я здесь, ваше величество.
Оказалось, тот просто прятался за спинами.
— Поди сюда, барон, — медленно проговорил король.
— Да, сир, я уже иду…
И неуверенно приблизился к трону. Родхар смерил его взглядом и подался вперед, перекладывая кубок из правой руки в левую. И тут заметил, что он основательно погнут. Не глядя протянул кубок, кто-то из лордов взял его. Плевать ему было, кто.
— Малгит, — сказал король, показывая на сундук с платьями. — Тут кое-что передали для тебя. Это платья. Они тебе нужнее. Бери, не стесняйся. Компенсация за то, что тебе не досталась девушка.
Рядом раздался дружный смех. Малгит быстро зыркнул из-под бровей, потом подошел к сундуку и коснулся платья рукой. За этот жест он готов был удавить старого барона прямо здесь.
Родхару казалось, что в груди ворочается огненный стержень. Он удержал лицо, Но дальше уже не было сил это терпеть. Все-таки достала его девчонка с серебристыми волосами. Как стрела на излете. Как змея ужалила. Подло!
— Убрать все, — приказал он, преодолевая глухую боль в груди.
А потом вдруг выкрикнул во весь голос, чтобы начинали бал.
глава 19
Переночевала Мара в своей разоренной спальне неплохо.
Правда, поначалу, когда только легла и уставилась в потолок, сна не было ни в одном глазу. Горько было, больно. ЖАЛЬ. Что все пошло по наихудшему пути из всех возможных.
Она смотрела в темноту над головой и вспоминала того черноволосого мужчину, вихрем сбегавшего по лестнице. Красивого, сильного, мужественного. А потом, как он бросился на волка. И как нес ее на руках. Лошадку ту серебристую и порванное розовое платье…
Потекли все-таки слезы, как она ни крепилась.
Жаль.
Так мимолетно, коротко. Мало ей выпало хорошего, и все закончилось слишком быстро. Но, наверное, ей на всю жизнь хватит памяти о тех мгновениях, когда его сердце билось под ее ладонью.
А вот этого, словно он уже купил ее:
«Тебе будут выделены комнаты и полный штат прислуги. Можешь рассчитывать на хорошее содержание. Лошади, украшения, меха — все это сверх того».
Она не будет вспоминать никогда.
И вот этого жесткого цинизма:
«Амелия станет моей женой, это давно решено. А Истелинда, это Истелинда. Они тебя не касаются. Достаточно того, что ты будешь со мной».
Тоже.
В конце концов, Мара вытерла слезы и беззвучно прошептала:
— Прощай, Родхар Айслинг — Ледяной Клинок.
Лежала еще какое-то время, глядя в потолок. В темноте даже разглядела паутину. Хотя, конечно, это могли быть трещинки в побелке или потеки, оттого что протекла крыша. Чуть больше недели ее не было дома, а сейчас казалось, что прошла целая вечность.
«Убрать надо будет завтра же», — подумала Мара и наконец заснула.
* * *
Утром она проснулась с прекрасным боевым настроем.
И сразу занялась уборкой. Обмела всю паутину в своей комнате и в коридоре. Когда старый Хиберт поднялся наверх, будить ее, чтобы позвать завтракать, оторопел:
— Мадхен Мара! Что это вы делаете?!
Она обернулась, одной рукой орудуя примотанным к швабре и завернутым в тряпку веником, а другой рукой поправляя косынку. И пропыхтела:
— Убираю.
Немного побелки посыпалось ей на голову, и она фыркнула отряхиваясь:
— Фууух!
— Мадхен Мара, — проговорил старый слуга. — Зачем же вы сами-то полезли?! У вас потрескается кожа на руках! Давайте мы сейчас…
И оглянулся в сторону выхода на лестницу.
— Хиберт, — сказала она. — У нас нет служанок и нет возможности их нанять.
— Тогда дайте мне! Я сам!
Она замерла, глядя на него, потерла глаза тыльной стороной ладони.
— Нет. Если что, поможешь мне во дворе и в саду. А здесь я сама.
Старый слуга долго смотрел на нее молча, потом покачал головой.
— Мадхен Мара… Ладно, я что хотел-то. Спускайтесь, я приготовил завтрак, и если не побрезгуете…
— Ну о чем ты говоришь, это же замечательно!
Потому что есть и впрямь хотелось, она только сейчас это поняла.
На завтрак была рассыпчатая каша из той крупы, которой раньше кормили кур. И даже по вареному яичку, двух несушек Меркель Хиберту все-таки оставил. Вообще-то яйца Хиберт сварил для Мары, но она есть одна категорически отказалась.
После завтрака она снова принялась за работу. Это было хорошо. Когда работаешь, время проходит с пользой, и некогда чувствовать. Прежде всего, конечно, Мара хотела оценить урон, который нанес замку Меркель. При дневном было лучше видно, что дела обстоят не так катастрофически. Ее опекун выгреб почти все, оставил только то, на что позариться трудно. Но жить было можно.
И Мара еще собиралась повоевать с младшим братом своего отца. Она, конечно, понимала, что скорее песок расстанется с пролитой в него водой, чем Меркель Хантц с тем, что попало в его лапы. Однако ей тоже было, что ему сказать.
Потом она прикинула, как лучше распорядиться тем, что есть в наличии. О ремонте крыши теперь можно было забыть надолго. Мелькнула циничная мысль, что тут бы пригодились королевские денежки за участие в отборе. Но — нет. От короля она не могла взять ничего.
* * *
Так прошло еще два дня.
А на третий день объявился дядя Меркель.
Мара как раз возилась в саду с розовым кустом. Сначала услышала голос, дядя на повышенных тонах разговаривал с Хибертом. Раньше она робела перед братом отца, потому что до совершеннолетия тот имел над ней власть. Но после того, что с ней случилось на отборе, опекуна она больше не боялась.
Чего бояться, если самое страшное уже произошло?
Она спокойно поднялась с колен, отряхнула руки и вытерла о фартук.
