—Да, моя сладкая, — Рита снова кончила, извиваясь подо мной, а еще пару раз толкнулся и излился на плоский животик. Голова закружилась от эмоций. Черт возьми, если так будет всегда, я готов на все, чтобы дожить до ста лет.
Девушка обняла меня и вдруг заплакала. Нет, я все понимаю, но, чтобы после такого секса плакать, серьезно?
—Я думал, тебе понравилось, — мягко ущипнул ее за бедро.
— Мне и понравилось, — села и обняла меня так сильно, что боль снова дала о себе знать. —Я не переживу, если с тобой что-то случится, Тима, не смогу просто. Это все меня убьет.
Пронзило током. Хотел бы я для нее такой участи? Жизни под пулями? Знать, что у завтра меня может не стать? Нет, конечно, но и отпустить уже не смогу. Однако же, услышать правду мне надо было сейчас.
—Я понимаю, что тебе всего восемнадцать лет, и ты не обязана во все это дерьмо макаться…Особенно со всем этим криминалом. Ты ведь понимаешь, что не плюшками я тут балуюсь, и будет не всегда все гладко. Хорошо и складно. Нет. Будет по-всякому…— запнулся на дальнейших словах, ну скажи уже это. Скажи. Ты обязан, блядь, сказать это. —Я пойму, если ты не захочешь иметь со мной ничего общего.
Но не отпущу. Никогда. Не смогу дать тебе быть с кем-то другим.
Рита резко отстранилась от меня и обиженно прошептала:
—Ты дурак?! Ты что вообще говоришь такое? — затем начала бить меня ладошками по груди. Именно там, где не было никаких ран. Но так остервенело, что эти раны вполне могли бы там появиться.
Дурак. Я дурак. Смеялся сквозь боль в ребрах и перехватил нежные ручки. Прижал к себе самое дорогое и ценное, что у меня есть и почувствовал себя счастливым. Вот так просто. Счастье — это вот тут, с ней.
—Да я чуть не умерла от безысходности, от волнения, от нервов в конце концов, а ты говоришь такие вещи! Я люблю тебя, идиот!
—И я тебя люблю, моя девочка. Очень.
Глава 40
Тимур
В гостях у Графа мы пробыли еще несколько дней, он настоял, я не решился перечить. Некоторым людям просто нельзя отказывать, особенно, если эти люди на твоей стороне и вытащили тебя из задницы.
Сразу по возвращении домой запер свою девочку в комнате и не выпускал еще несколько часов. Мне почти сорок, а башню рвет от девчонки восемнадцатилетней. И я счастлив до посинения от того, что все это, мать вашу, взаимно. И, если бы не незавершенные дела, я бы еще долго не выпустил ее из постели, не обращая внимания на ее попытки сбежать от меня. Университет у нее, видите ли, смешная такая. Моя.
Да я ей двадцать этих дипломов организую, одно лишь ее слово, и все будет. Только не надо ей это все, сама хочет, все сама. И вот это чудо выбрало меня, отбитого на голову, причинившего столько боли. Не отпущу, никому не отдам. Собственными руками удавлю любого, кто позарится на мою девочку.
— Эй ты здесь? — Леша махнул рукой у меня перед глазами, возвращая в реальность.
— Что ты сказал? — поморгав часто, оглянулся вокруг. Пустырь и один единственный дом посреди. Да, в таком месте тебя сам черт не отыщет. Знает Рашидов, где людей пытать нужно, так, чтобы не засветиться.
— Приехали говорю, ты где витаешь? — покачав головой, усмехнулся друг. Все он понимал. Да у меня на роже все было написано. Телом я может и здесь находился, а все мысли были там, рядом с ней.
— Пошли, — мне не терпелось закончить начатое Рашидовым и Азазелем. Я мог себе представить, что уже успели сделать с Самойловы и, в принципе, все можно было так и оставить, переложив его на плечи тех, кому он насолил явно похлеще, чем мне.
Но услышав, только, блядь, услышав ту чертову запись, то, как этот ублюдок предлагал моей женщине… Меня разрывало от гнева, от жгучей ярости, разливающейся по телу. Вышел из машины и быстрым шагом направился в сторону дома. Охрана никак не отреагировала на мое появление. Ждали.
Я был благодарен Темному за то, что тот не закопал Самойлова раньше времени, позволив мне тем самым внести свою лепту в развитие сюжета. Эта тварь будет подыхать, глядя мне в глаза, понимая, что проиграл. За себя я был не в обиде, бизнес есть бизнес, но он посмел посягнуть на самое дорогое, на самое чистое, что было в моей жизни. На мою женщину!
Вошел в дом, в нос тотчас же ударил запах сырости. Обстановочка так себе: обшарпанные стены с обвалившейся шпаклевкой, протекающая крыша, разводы на потолке, отсутствие мебели и вообще хоть какого намека на наличие здесь жизни. Все вокруг напоминало отстойник, в котором еще недавно держали меня.
— Долго ты до нас добирался, — навстречу вышел Рашидов. Выглядел вполне прилично, не считая сбитых в кровь костяшек пальцев. — По девочке своей так соскучился? — рассмеялся, но поймав мой предупреждающий взгляд, больше комментировать мои отношения с Ритой не стал.
— Где он? — спросил коротко. Я сюда не лясы точить приехал.
— С Азазелем развлекается, — усмехнулся и кивнул на лестницу, ведущую в подвальные помещения. Спускаясь вниз по винтовой лестнице, расслышал витиеватые ругательства вперемешку с истошными стонами.
Молча, не оглядываясь на идущего позади Рашидова, проследовал за звуками в самый конец узкого коридора. Самойлов лежал в самом конце отведенной ему камеры. Зрелище жалкое: избитый, в крови, разодранная рубашка болталась на плечах, брюки, разорванные в клочья, и стекающая по ногам кровь. С ним явно больше поработал Азазель, зная методы Графа и его людей, я не сомневался, что без домашних питомцем Воронцова здесь не обошлось. К горлу подступила тошнота, я многое в своей жизни видел и не святой я вовсе, но стоило представить, что здесь было до моего приходу и содержимое желудка рвалось наружу.
— Азазель, — голос Рашидова заставил Ниязова обернуться. — Ту кое-кто хочет поболтать с нашим гостем. Он хоть в сознании еще?
— Куда он денется, — ткнул носком лакированных туфель в разодранное, окровавленное бедро. Я подошел ближе к пленнику, получая какое-то извращенное удовольствие от его нынешнего вида. Столько крови мне, сука, попил.
— Вас всех достанут, — прохрипел тот, когда я опустился радом с ним. — Просто так это у вас с рук не сойдет, я…
— Ты кусок дерьма, который сдохнет в этом подвале, и не вспомнит о тебе никто, — сжал ладонь на окровавленном бедре, рука окрасилась в алый, а я сжимал до тех пор, пока ублюдок не заорал, оглушая на всех своим криком. — Я обещал тебе, что ты будешь биться в агонии?
— Ты заплатишь, Борзый, думаешь, я единственный, кому ты перешел дорогу, я пытался договориться, те, кто стоит за мной, договариваться не будут, — он все надеялся на что-то, хватался последнюю ниточку.
Думал отпущу его? Я лишь об одном жалел, о том, что не добрался до него первым. Но его слова все же попали в цель, он всего лишь марионетка, если люди посерьезнее. Обвинения с меня сняли, но давить не перестанут. Не хотел я во все это дерьмо лезть и руки марать не хотел, а придется. Пока все, кому я поперек горла встал на том свете не окажутся, покоя мне не будет. И тут либо я, либо меня. Выбор очевиден.
