Семья Дэвисов была обеспеченной, но несчастливой. В своей «Автобиографии» Майлз Дэвис писал впоследствии, что мать с отцом постоянно ругались. У них на все были абсолютно разные взгляды. В момент ссоры они готовы были растерзать друг друга. В конце концов, они разошлись, когда дети подросли. В детстве Майлз был невысоким, хрупким, застенчивым, но болезненно самолюбивым. Мальчуган был до того миловидным, что друзья все время подтрунивали над ним, дразнили прозвищем Красавица. Чтобы добиться признания сверстников и избавиться от ненавистного прозвища, Дэвис вел себя подчеркнуто грубо, жестко. С этой привычкой Майлз не расстанется всю свою жизнь. Известный джазовый критик Ефим Барбан писал о Дэвисе: «На протяжении четырех десятилетий Майлз Дэвис создавал свой имидж Князя тьмы — циничного, высокомерного и саркастического бретера. Немало этому способствовали его патологическая тяга к сексу, боксу и наркотикам, его пересыпанные матом интервью, его откровенный расизм — он не скрывал своей ненависти к белым — и даже сам его голос: хрипловатый, свистящий шепот. Голос он навсегда сорвал в конце 1950-х, когда после операции на горле позволил себе на кого-то накричать»
[29].
Играть на трубе Майлз начал в тринадцать лет. Занимался он с Густавом Гасом, который не очень-то хвалил своего ученика, желая тем самым добиться от юного честолюбивого трубача хороших успехов. Майлз уже тогда решил, что будет только великим музыкантом, он всегда был чрезмерно честолюбив. Где в ту пору афроамериканец мог добиться большого успеха? В спорте или в музыке. К семнадцати годам он уже так хорошо играл, что был допущен к совместному выступлению с Диззи Гиллеспи и Чарли Паркером, которые были в то время проездом в Сент-Луисе. Майлз Дэвис был настолько поражен игрой Чарли Паркера, что немедленно решил ехать в Нью-Йорк. Но надо было закончить школу, и пока Майлз играл в местном оркестре Эдди Рэндла. Работа у Рэндла была важным этапом в карьере юного трубача. Именно здесь Дэвис начал раскрываться как музыкант, сочинял музыкальные темы, расписывал инструментальные партии. «Боссман» так называл Майлз Дэвис своего руководителя — научил будущего выдающегося джазмена не только музыке и управлять оркестром, но и держать своих музыкантов «в ежовых рукавицах».
В 1945 г. Майлз Дэвис отправляется в Нью-Йорк учиться в знаменитой высшей музыкальной школе Джульярда. Обучение было непродолжительным, потому что скоро Майлз понял, что той музыке, которую он хотел бы играть, в прославленной школе его не научат. Встреча с Чарли Паркером и вовсе отодвинула учебу на второй план. Майлз играл с боперами на знаменитой 52-й улице. Дэвис настолько сблизился с Паркером, что они какое-то время даже жили в одной квартире: семья Дэвиса (Майлз уже был женат и у него был ребенок) и известный саксофонист. Правда, их совместное проживание было недолгим. Паркер к тому времени уже стал отпетым наркоманом, с ним было трудно. Дэвису часто приходилось собирать Паркера «по частям» после очередной дозы, а Чарли злоупотреблял гостеприимством своего восторженного товарища и тратил на наркотики деньги Майлза, которые присылал сыну-студенту Дэвис-старший.
Играя с боперами Диззи Гиллеспи и Чарли Паркером, Дэвис понимал, что таким виртуозом, какими были оба музыканта, ему не стать. Кстати говоря, Паркер в ту пору весьма пренебрежительно отзывался о далекой от совершенства инструментальной технике юного Дэвиса. А вот другой великий трубач — прозорливый Диззи Гиллеспи — смог разглядеть в игре Майлза какое-то «мистическое обаяние». В конце концов, именно техническую ограниченность Майлзу Дэвису удалось использовать себе на пользу. Дэвис создал свой стиль игры, в основе которого были меланхоличная красота звука и мягкий вкрадчивый тембр засурдиненной трубы. Он играл всего несколько нот, но делал это максимально точно, умея создать нужное настроение. Звук его трубы был печальным, томящимся, полным глубочайшего лиризма и искреннего чувства. Это было парадоксальное несовпадение Дэвиса-музыканта и Дэвиса-человека.
В 1948 г. Дэвис стал бывать у пианиста Гила Эванса (1912—1988), где собирались многие музыканты, стремящиеся сделать в музыке что-то новое. Эванс был экспериментатором и «великим оркестратором» (так его прозвали многие музыканты). «Сырой» музыкальный материал Эванс мог так реконструировать, что музыкальные темы превращались в совершенно новую музыку. Да и у самого Майлза в голове рождалось нечто другое, созерцательное, совсем непохожее на стремительный бибоп. Гил Эванс и Майлз Дэвис организовали экспериментальный бэнд, своеобразный оркестр-мастерскую, в который включили нетрадиционные для джаза инструменты — тубу и французский рожок. Надо сказать, что впоследствии Майлз Дэвис будет очень часто включать в свои ансамбли самые нестандартные для джазовой музыки инструменты, что будет оценено критиками как новаторство.
Новый ансамбль отыграл всего два концерта, когда фирма «Capitol Records» пригласила их на запись в студию. В итоге был издан альбом под названием «Рождение кула» («Birth of the Cool», 1949). Дэвис избрал свой путь, его карьера в 1950-е гг. прошла под знаком «прохладного» джаза, а труба его была олицетворением стиля кул. Он всегда говорил, что «хотел обойтись со своими слушателями помягче», чем боперы Диззи и Берд, играть такую музыку, которая была бы ближе к тому, что считается общепринятым звучанием. Записи ансамбля (с необычными аранжировками саксофониста Джерри Маллигена и пианиста Гила Эванса, которые были создателями эстетики «прохладного» джаза) звучали необыкновенно пронзительно и в то же время мягко. Дэвис открывал слушателям ранимость своей души, своего «я», делая звучание трубы неотразимым и притягательным, посредством музыки рассказывал об интимных переживаниях. Коммерческому успеху альбома содействовало само имя Майлза Дэвиса, который к этому времени стал уже популярным, а также участие в проекте белых музыкантов. Ведь музыка бибопа вышла из среды черных музыкантов, и белые поклонники джаза слушали такую музыку с некоторым напряжением. Музыка «Birth of the Cool» как бы возвращала слушателей в более спокойное музыкальное пространство — отсюда и невероятный успех.
Встреча Дэвиса с пианистом Гилом Эвансом благотворно повлияла на творческое и художественное развитие Майлза, которого всегда привлекали талантливые личности, ведь от них можно было узнать что-то новое. Эванс видел такие вещи, которые никто не замечал, он был истинным джазовым мыслителем. Музыканты очень любили общество этого спокойного канадца, они многому у него научились, особенно в плане аранжировки. С Эвансом было легко, казалось, ничто и никто не может вывести этого длиннющего и худущего человека из себя, даже Чарли Паркер, который какое-то время жил у пианиста. А ведь с Бердом никому не удавалось поладить из-за его характера и пристрастия к наркотикам.
В 1949 г. Майлз Дэвис с ансамблем Тэда Дамерона (1917—1965)? пианиста и одного из лучших аранжировщиков бибопа, отправился в Европу, в Париж (европейские слушатели всегда с восторгом принимали американский джаз). Это были первые гастроли Майлза за границей. Как вспоминал впоследствии Дэвис, зарубежная поездка навсегда изменила его взгляд на некоторые вещи. Именно в Париже Дэвис понял, что белые тоже бывают разными. Он подружился с писателем и философом Жан-Полем Сартром, скульптором и художником Пабло Пикассо, он даже закрутил роман с известной певицей Жюльетт Греко. Никогда Дэвис не чувствовал себя так, как тогда, в Париже. Майлз говорил, что здесь к нему, наконец, относились как к человеку, признавая его значимость музыканта и личности.
