"То особенная, то котенок, теперь уже эксперемент…" — сердито подумала я, — "определился бы уж".
— Не буду врать, эта твоя беременность — что-то вроде исследования, за которое можно было бы получить Нобелевскую премию, будь такая среди нечисти. — продолжал он тем временем, — Вампиры не живут вечно. Это сказки, как и то, что мы спим в гробах или боимся чеснока.
— Про осиновый кол-то хотя бы правда? — чего же он всем этим разговором добивается? Или просто минутка меланхолии? Нашел свободные уши и решил излить душу?
Видимо, психотерапевта-вампира у них нет.
— Разумеется, осиновый кол убьёт вампира. И отрубание головы тоже шансов не оставит. Покажи мне того, кто после этого выживет? Но вот стареем мы гораздо медленнее людей. — Голос мужчины дрогнул, словно бы за этими словами скрывалось что-то личное. Видимо ему уже доводилось кого-то терять, — Метаболизм замедляется. Многие, как я знаю, доживали до пятисот и даже дольше. А ты долго не проживешь. Хотя вот твой ребенок, если он и правда от моего брата…
Что бы этот он ни говорил, верить ему не хотелось. Ведь есть же люди с заболеваниями, которым врачи дают меньше лет, чем всем остальным. И что же теперь? Не жить? Не влюбляться? В мире, где каждое мгновение может стать последним, держаться за то, что предсказать не в силах никто?
Хотя теперь становилось понятно, почему кошке не дали имени. Неужели чтобы сильно не привязываться? Я знала людей, которые, пережив смерть одного питомца, отказывались заводить еще кого-либо…
И, тем не менее, если этот тип настроен на разговоры, это можно использовать.
— А как вообще становятся вампирами? Все так удивились моему ребенку. Значит, с людьми вы не размножаетесь, так? — прозвучало отвратительно, будто я говорила о параграфе из учебника биологии. — И женщин среди вас я тоже пока не видела.
— Все дело в генах, — улыбнулся он. — Я не силен в медицине, мой конек это финансы. Но суть примерно в том, что у одной сотой процента населения есть спящий ген вампиризма, назовем это так. Активироваться он может только при очень маловероятных обстоятельствах.
— Переночевать на кладбище? — не сдержала я нервного смешка.
Вспомнилась повесть Гоголя «Вий» и детская игра-страшилка, когда собирались ночью в детдоме, после отбоя, и причитали над кем-нибудь: «Паночка померла, но мы ее хоронить не будем…»
— Не совсем, — пожал он плечами, отхлебнув из кружки. — Одно из условий, например, чтобы в организм попала кровь уже инициированного вампира.
— И откуда же тогда взялся самый первый вампир? — прям загадка о курице и яйце получается.
Он на какое-то время замолчал, а затем отрешенно произнес, проигнорировав мой вопрос:
— До того, как стать вампиром, каждый из нас был простым человеком. Семья, друзья, дети… — в этих словах снова чувствовалась боль. — Но после, как ген активировался, ты уже больше не человек, а агрессивная тварь, бросающаяся на всех и каждого. Организм меняется, становишься бесплоден… Да еще и сожрать хочется своих же родных. Уходишь, просто чтобы не навредить им.
— Как же вы тогда живете среди людей? — ужаснулась я.
Да быть не может, что его слова правда! Виктор управляет известной и успешной компанией, какая агрессивность? Если бы он действительно кидался на людей, то не смог бы лично заниматься всеми делами.
— Некоторые привыкают. Со временем. Лет через пятьдесят-сто восприимчивость к любому веществу притупляется. С кровью все так же. Но из нашего клана только я и Виктор ведем активную «человеческую» жизнь. Остальные стараются не рисковать. Реже бывают на публике, меньше контактируют с людьми, предпочитая посредников в виде других представителей нелюдей.
— Ясно… — ясно, что ничего не ясно.
В этот момент кошка особенно громко мяукнула, и я наклонилась, вываливая корм ей в миску. Из-за наклона живот слегка потянуло, и я ойкнула, схватившись за него.
— До Виктора ни у кого не получалось завести детей, — заметив то, как я тру живот, произнес Максим. — После обращения мы становимся гораздо сильнее, выносливее. Гипнозом владеют почти все, правда в разной степени мастерства. Сюда же добавь возросшую агрессивность, жажду крови, и физическую и психисческую ломку, если этой крови будет недостаточно. Но да, ты права. Женщин среди нас нет. По крайней мере, за те двести лет, что я живу, ни про одну женщину-вампира я не слышал. А вот у оборотней с этим проще. Они слабее, живут меньше, это да. Но есть и женщины, и мужчины, и они отлично размножаются со своими же.
Губы Максима сжались в тонкую линию, скулы побелели. Руки сжали чашку с кофе, так что напряглись вены на них.
Было видно, что все, что он рассказал, для него — глубоко личное, пусть он и начал с оскорблений, но, может, это от зависти? От того, что он потерял свою старую семью и считает, что Виктору повезло стать отцом незаслуженно?
Но что можно было сказать на это?
— Я, пожалуй, пойду, — мужчина стянул с волос резинку, растрепал рукой свою шевелюру. — Наслаждайся кофе. Действительно неплохой вкус.
С этими словами он встал и ушел с кухни. А мне оставалось только лишь думать над его словами. Кошка? Научный эксперимент?
Что ж, лучшее, что можно сделать в такой ситуации, это стараться не делать глупостей. И выяснить подробнее про всю эту нечисть, живущую под боком.
Вот только время шло, а мои отношения с Виктором так и остановились на стадии нейтралитета. Он, конечно, сказал, что погорячился насчет «отобрать ребенка», да и, судя по словам Максима, как «научный эксперимент» я так же представляла для него ценность. Вот только всего этого было мало.
Я хотела быть уверена в том, что останусь в его доме после родов, а не буду сброшена со счетов как лишний балласт.
От всех этих мыслей начинала болеть голова, но мне нельзя было даже обезболивающего. Доктор строго-настрого запретил пить какие-либо таблетки без согласования. Хотелось завалиться на кровать, обнять себя руками и жалеть о своей горькой участи и собственных дурных поступках, которые ко всему этому привели.
Даже криминальное прошлое бывшего перестало так пугать. Да и можно ли считать криминалом то, что к закону вообще и уголовному кодексу в частности отношения не имеет? Если они живут по полтысячи лет, применимы ли к ним обычные мерки?
Да, убийство есть убийство, но… может быть…
В голове вспыхивали и гасли сотни различных вариантов, которые могли бы оправдать или обличить его. От всего этого голова болела еще больше. Моральные принципы боролись со здравым смыслом и желанием во что бы то ни стало остаться вместе с ребенком.
И, вместе с тем, я ревновала. Глупо, отчаянно. Даже не понимая, к кому, толком. Я ведь так и не узнала точно, встречается ли сейчас Виктор с кем-то. Если и встречается, то, по крайней мере, не очень серьезно, раз в дом ее не приводит. С другой стороны, если здесь я, с чего бы ему притаскивать любовницу в дом? У него же квартира освободилась!
