«Никербокер: Что произойдет, если Гитлера, Муссолини и Сталина, всех вместе, закрыть на замок, выделив для них на неделю буханку хлеба и кувшин воды? Кто-то получит всё или они разделят хлеб и воду?
Юнг: Я сомневаюсь, что они поделятся. Гитлер как шаман будет, вероятно, держаться в стороне, не ввязываясь в ссору. Муссолини и Сталин, каждый по своему собственному праву вождя или сильного, будут, вероятно, добиваться обладания хлебом и водой, и Сталин, как более грубый и жестокий, вероятно, получит всё.
Существовали два типа сильных людей в примитивном обществе. Один из них — вождь, физически более мощный и сильный, чем все его соперники, другой — шаман, сильный не сам по себе, а в силу власти, спроецированной на него людьми. Таким образом, это император и глава религиозной общины. Император как вождь обладал физической силой благодаря своей власти над солдатами; власть же ясновидящего, которым являлся шаман, не его физическая, а реальная власть, которой он обладал вследствие того, что люди признавали за ним магическую — сверхъестественную способность, могла временами превосходить власть императора. Он мог, например, помогать или, напротив, строить препятствия на пути к счастливой жизни после смерти, мог объявить вне закона личность, общину или целую нацию и исключением из религиозной жизни общины обречь на лишения и страдания.
Муссолини — человек физической силы. Увидев его, вы тотчас сознаете это. Его тело наводит на мысль о хороших мускулах. Он лидер, потому что индивидуально сильнее любого из своих соперников. И действительно, склад ума Муссолини соответствует его классификации, у него ум вождя.
Сталин принадлежит к той же самой категории. Он, однако, не созидатель. Он просто захватил то, что сделал Ленин, вонзил свои зубы и пожирает. Он даже разрушает не творчески. Ленин снес целую структуру феодального и буржуазного общества в России и заменил ее своим собственным творением. Сталин разрушает его.
С умственной стороны Сталин не так интересен, как Муссолини, которому он подобен в основном типе своей личности, и не имеет ничего общего с таким интересным типом, который представлен Гитлером, — типом шамана, человека-мифа.
Никербокер: Тот, кто захватил власть над ста семьюдесятью миллионами людей, подобно Сталину, не может не заинтересовать, нравится он вам или нет.
Юнг: Нет, Сталин именно животное — хитрый злобный мужик, бессознательный зверь — в этом смысле несомненно самый могущественный из всех диктаторов. Он напоминает сибирского саблезубого тигра этой мощной шеей, этими разглаженными усами, этой улыбкой кота, слизывающего сливки. Я могу предположить, что прежде Сталин мог быть Чингисханом. Меня не удивит, если он сделает себя царем.
Гитлер совершенно другой. Его тело не внушает представления о силе. В его облике прежде всего обращает на себя внимание полный сновидений, призрачный взгляд. Я был особенно поражен, рассматривая наброски, сделанные с него во время чехословацкого кризиса; его глазами смотрит ясновидящий.
Во всяком случае, не возникает сомнений в том, что Гитлер принадлежит к категории действительно мистических шаманов. Ничего подобного не приходилось видеть в этом мире со времен Магомета — так кто-то отозвался о нем на прошедшем Нюрнбергском съезде партии.
В том, что Гитлер поступает, как нам кажется, необъяснимым и странным, алогичным и неразумным образом, проявляется явно мистическая особенность Гитлера. <…>
Как врач, я обязан не только анализировать, ставить диагноз, но и предлагать лечение. <…> Далее, когда мой пациент действует под властью высшей силы, силы в нем самом, подобно голосу Гитлера, я не рискую приказывать ему не подчиняться своему голосу. Он не послушает меня, если я рискну приказать. Он будет действовать даже решительнее, чем если бы я ему не приказывал. <…>
Поэтому я полагаю, что в этой ситуации единственный путь спасти демократию на Западе — под Западом я подразумеваю также и Америку — не пытаться остановить Гитлера. Можно попробовать отвлечь его, но остановить его невозможно без громадной катастрофы для всех. Его голос говорит ему объединить всех немцев и вести их к лучшему будущему, лучшему месту под солнцем, к процветанию и богатству. Невозможно удержать его от осуществления этих намерений. Остается лишь надеяться повлиять на направление его экспансии.
Я предлагаю направить его на Восток. Переключить его внимание с Запада и, более того, содействовать ему в том, что удержит его в этом направлении. Послать его в Россию. Это логичный курс лечения для Гитлера. <…>
Никербокер: Что произойдет, если Германия попытается свести счеты с Россией?
Юнг: О, это ее собственное дело. Для нас важно только, что это спасет Запад. Никто из покушавшихся на Россию не избежал неприятностей. Это не очень подходящая пища. Возможно, потребуется сотня лет, чтобы немцы переварили ее. Между тем мы будем спасены, я имею в виду всю западную цивилизацию»
[30].
Тем не менее нацистом Юнг не стал. В 1939 году он ушел с должности главного редактора «Центрального журнала по психиатрии», издававшегося в рейхе, и окончательно дистанцировался от нацистских идей. Сразу же после войны в одном из интервью он заявил: «Все они (немцы. — С. Л.) сознательно или бессознательно, активно или пассивно, имеют свою долю в этих ужасах; даже если они ничего не знали о том, что происходит, но они это чувствовали. Для психолога вопрос коллективной вины (который сильно беспокоит политиков и будет тревожить их и дальше) — это доказанный факт, и одной из самых важных задач терапии становится признание немцами этой вины. Даже сейчас я получаю много заявок от немцев, которые хотят лечиться у меня. Если они из тех «порядочных немцев», которые хотят переложить вину на пару мужчин в гестапо, я расцениваю этот случай как безнадежный. У меня нет другой альтернативы, кроме как отвечать на такие заявки анкетой с определенными вопросами, вроде: «Что Вы думаете о Бухенвальде?» Только когда пациент увидит и признает свою собственную ответственность, индивидуальное лечение можно считать начатым»
[31]. Чувствовал ли сам Юнг вину в связи со своим заигрыванием с нацистскими идеями? Вряд ли. С 1939 года он упорно настаивал на своих швейцарских корнях. Да и признание собственных ошибок не было свойственно его характеру, в отличие от Фрейда, который в случае проведения неудачных сеансов психоанализа открыто заявлял об этом.
В своих воспоминаниях Юнг отмечал, что в начале 1944 года он сломал ногу, после чего перенес инфаркт, во время которого оказался в пограничном состоянии — между жизнью и смертью. В этот момент у него снова было видение: он парил над Землей и пережил «ощущение крайнего ничтожества и одновременно великой полноты».
