Семьи, в которых растут дети, могли и должны были бы корректировать и направлять их развитие, однако, как замечает Адлер, родители в подавляющем большинстве случаев не являются ни хорошими педагогами, ни хорошими психологами. Формирующееся у детей представление о том, что они должны превосходить всех остальных, основывается на тех примерах, которые дети видят в семье. В большинстве случаев ребенок наблюдает авторитаризм, который, естественно, не способствует формированию установки взаимоуважения и взаимного доверия, а значит, препятствует развитию так необходимого для гармоничной личности социального чувства. По мере взросления ребенок не только принимает идею, что побеждает сильнейший, но становится тщеславным и властолюбивым. Взрослея, он начинает проявлять агрессию в отношении окружающего мира и родителей.
Значимость семьи в воспитании безусловна, но не менее важны взаимоотношения матери и ребенка. Адлер пишет, что всегда, когда эти отношения неудовлетворительны, у ребенка обнаруживаются социальные дефекты. Наиболее распространены два вида материнских ошибок в воспитании: «В первом случае мать не выполняет надлежащим образом свою материнскую роль, а ее ребенку не удается сформировать у себя какого-либо социального чувства. Этот дефект очень значителен и влечет за собой много неприятных последствий. Ребенок вырастает иностранцем в незнакомой стране. Если мы хотим помочь такому ребенку, то нам не остается ничего, кроме как сыграть ту роль, которую должна была сыграть его мать и которая по какой-то причине выпала из его развития. Это единственный способ, если можно так выразиться, сделать из него подобное нам человеческое существо.
Вторая ошибка, вероятно, более распространена. Мать действительно является матерью; однако она играет свою роль настолько преувеличенно и эмфатически, что ребенок не способен развить в себе какого-либо социального чувства, не относящегося к его матери. Эта мать позволяет любви, развившейся у ребенка, быть обращенной только на нее. Можно сказать, что такого ребенка интересует лишь его мать, а остальной мир для него не существует. Не стоит и говорить, что у этого ребенка отсутствует основа для социального развития»
[68].
Единственным учреждением, которое должно исправить родительские ошибки, допущенные при воспитании ребенка, является школа, где должна отсутствовать какая бы то ни было конфронтация с ребенком, где он воспринимается как субъект обучения и воспитания, как личность, равная учителю. Однако современная школа, как отмечал Адлер, не в состоянии это выполнить, так как в ней нет учителей, способных распознавать психологические проблемы в развитии детей и преодолевать их должным образом, без авторитарного навязывания собственной «истины».
Сохранилось не так много информации о том, как именно Адлер проводил психотерапевтические сеансы. Тем не менее если сравнивать терапию Адлера и Фрейда, то первое, на что стоит обратить внимание, — позиция терапевта и пациента. Образ психоаналитического сеанса широко распространен в массовой культуре. Лежащий на кушетке пациент, рассказывающий о своих снах или потоке бессвязных мыслей и образов, проносящихся у него в голове, сидящий за ним терапевт, фиксирующий всё, о чем говорит человек, чтобы связать в дальнейшем это единым смыслом и проанализировать, — вот что представляется, когда мы слышим «психоаналитический сеанс». Адлер и его ученики практиковали иной взгляд на взаимоотношения пациента и врача. Врач и пациент сидели друг перед другом как равные партнеры. Фрейд и его последователи — скорее сторонние наблюдатели, отмечающие всё то, что происходит в человеке. Адлер и его ученики — активные соучастники процесса терапии. Сами сеансы у Адлера были значительно короче и реже, чем у Фрейда. И конечно же, для адлерианцев второстепенным фактом был вопрос возможности пациента оплатить консультации — сказывались социалистические взгляды Адлера на необходимость помощи нуждающимся.
Терапевт, беседуя с пациентом о раннем детстве, снах, имеющихся проблемах, с помощью уточняющих вопросов устанавливал цель и стиль жизни человека. Адлер объяснял пациенту противоречивость его цели и вытекающего из нее стиля жизни. Но только когда человек осознавал искаженное видение жизненных ориентиров и моделей поведения, желал их изменить, терапевт мог переходить к следующей фазе работы с клиентом, помогая ему сформировать новую цель жизни и стиль поведения: «Все мои усилия направлены на повышение социального интереса пациента. Я знаю, что истинная причина этого заболевания заключается в низкой способности к согласованному взаимодействию с другими, и я хочу, чтобы пациент понял это. Как только он начнет общаться и сотрудничать с другими на равной основе, он излечен»
[69].
По большому счету терапевт играет для пациента роль матери или отца, которые не смогли или не захотели научить его правильному отношению к окружающим людям и себе самому, и в этом аспекте терапевт является скорее учителем или воспитателем. Но, как подчеркивал Адлер, «реальные изменения в состоянии пациента могут быть достигнуты только его собственным трудом… На лечение и выздоровление всегда следует смотреть не как на успех консультанта, но как на успех пациента. Консультант может только указать на ошибки, пациент сам должен выбрать правильную жизнь»
[70].
С точки зрения Адлера, «невроз — это естественное, логическое развитие индивидуума, сравнительно неактивного, эгоцентрически стремящегося к превосходству и поэтому имеющего задержку в развитии социального интереса, что мы наблюдаем постоянно при наиболее пассивных, изнеженных стилях жизни»
[71]. То есть невротик — это человек, который действует в неправильном направлении для решения проблем: с особым рвением и напряжением всех своих сил он движется к превосходству над окружающими. Одновременно с этим невротик желает, чтобы все его проблемы решали другие, то есть хочет зависеть от людей.
Под влиянием физических страданий, отверженности или, наоборот, чрезмерной опеки в раннем детстве дети теряют чувство уверенности в себе, становятся тревожными и начинают формировать стратегии психологической защиты, для того чтобы справиться с этой тревогой, а фактически с чувством неполноценности. В результате у них складывается невротический стиль жизни, определяющий в дальнейшем всю взрослую жизнь. Невротики ощущают себя крайне неуверенно, они видят в окружающих людях только недругов или врагов, с которыми постоянно необходимо бороться и которых следует бояться.
Но человек не может прожить в полной изоляции от общества, и невротики, как все, контактируют с людьми, в том числе в важнейших сферах — любви, работе, дружбе. В абсолютном большинстве случаев эти отношения терпят крах или являются ущербными. Чтобы защитить самооценку, невротики всегда объясняют свои неудачи внешними обстоятельствами, на которые они не могут повлиять, или действиями людей, которые чаще всего характеризуются ими как «плохие», «завистливые», «глупые» и прочее. Только сами невротики всегда правы, всегда логичны, всегда лучше, чем остальные.
