В это время у Фромма начался роман с Карен Хорни. Они познакомились еще в Баден-Бадене в санатории Георга Гроддека. Затем продолжали общаться в Берлинском психоаналитическом институте. Причем Эрих Фромм был настолько частым гостем в ее семье, что дочери Хорни, оставшиеся после развода родителей без отца, стали думать, что у них появился новый отец. В 1932 году Хорни эмигрировала в США — Франц Александер пригласил ее на должность своего заместителя в Психоаналитический институт в Чикаго. Зная, что Фромм прекрасно говорит по-английски, а также то, что он близок ей по взглядам, она пригласила своего друга в Чикаго, откуда они позднее переехали в Нью-Йорк. Отношения Фромма и Хорни обогатили обоих — он помог ей глубже понять значение социально-экономических структур в жизни человека, она же, в свою очередь, усовершенствовала его познания в психоанализе.
Но и эти отношения оказались недолговечными в силу ряда причин. Практически сразу Фромм заявил, что не собирается вступать в брак с Хорни, так как это якобы угрожает его независимости. Конфликт усугубился, когда в 1937 году Фромм по предложению самой Хорни стал обучать психоанализу одну из ее дочерей — Марианну. В результате он выявил враждебное отношение девушки к матери и сообщил об этом Карен Хорни. Та очень резко отреагировала на его выводы. Не желая принимать их, она фактически обвинила Фромма в том, что своим психоанализом он сам спровоцировал Марианну на такое признание.
Однако главной причиной разрыва отношений стал роман Фромма с темнокожей танцовщицей Катрин Данэм, девушкой талантливой и разносторонней. В начале 1930-х годов она была звездой африканского танца в США. Получив стипендию для обучения в Чикагском университете, где среди ее учителей оказались известные антропологи — Бронислав Малиновский
[106] и Альфред Рэдклифф-Браун
[107], она участвовала в экспедициях в Вест-Индию, защитила диссертацию по теме «Гаитянские танцы», а вернувшись в Чикаго, создала собственную танцевальную группу. Фромм, познакомившийся с ней, вероятно, в 1938 году, помог Данэм с организацией концертов в Нью-Йорке. Начавшиеся отношения он держал в тайне не только от Хорни, так как формально на тот момент он всё еще не был разведен с Фридой Райхманн. Фромм даже просил своего коллегу и товарища, известного психолога Гарри Салливана разрешить им встречаться в его квартире
[108]. Роман психоаналитика и танцовщицы продолжался несколько лет. В 1940 году любовники расстались, оставшись тем не менее хорошими друзьями.
Отношения Фромма с Хорни и Данэм, безусловно, оказали влияние на его первую фундаментальную работу, которую он в эти годы готовил. Еще в середине 1930-х годов он высказал желание написать книгу, где был бы проанализирован авторитарный режим. В 1932 году Фромм слушал доклад коллеги по Берлинскому психоаналитическому институту Вильгельма Райха, в котором тот излагал тезисы будущей работы «Психология масс и фашизм». Среди прочего Райх отмечал, что поражение в Первой мировой войне высвободило в немецком обществе нереализованную агрессию. Для того чтобы спастись от ощущения вины и пережить травму, немцам необходимо было найти «виновных» в этом поражении. Помимо этого обществу требовалась фигура условного «Отца», который укажет правильный путь выхода из кризиса. Только нацисты предложили ответы на эти глубинные запросы немецкого общества и потому стали популярны.
Приходу нацистов к власти способствовали также те ценности, которые формировала патриархальная немецкая семья — беспрекословное подчинение отцу, наказание за инициативность, националистическое воспитание, упрощение роли матери и аскетическая мораль, целью которой является сексуальное подавление. С точки зрения Райха, последнее было особенно важно, так как вело к внушаемости, формированию магического сознания и торможению психического развития в целом. Именно контроль сексуальности обеспечивал контроль над личностью.
После прихода к власти нацисты продолжили формировать путем влияния на институт семьи необходимые им личностные качества — покорность, патернализм, коллективизм, мистицизм, идеологический фанатизм. Общий типаж мужчин, который предполагалось сформировать, можно было охарактеризовать как садомазохистский, когда, с одной стороны, они проявляли садистские наклонности в отношении «чужих» — евреев, коммунистов, пацифистов и прочих, а с другой — были до мазохизма покорны вождю. Идеи Райха и последующие исследования самого Фромма склонили его к мысли написать работу, которую он предварительно назвал «Человек в авторитарном государстве». В 1941 году книга вышла в свет, получив название «Бегство от свободы», и стала мировым бестселлером.
В самом начале работы Фромм задается вопросами о том, что такое свобода как человеческое переживание, какие социальные и экономические факторы способствуют развитию стремления к свободе и почему для одних свобода является заветной целью, а для других угрозой?
Несмотря на то что человек был и остается социальным существом, его развитие характеризовалось таким процессом, как индивидуализация, то есть обособлением от природы и общества. С точки зрения Фромма, этот процесс достиг наивысшей стадии, то есть полного отделения, в эпоху Возрождения и сохраняется до наших дней. До этого момента человек был ограничен так называемыми «первичными узами», которые предполагали отсутствие индивидуальности, но в то же время обеспечивали уверенность: «Эти узы связывают ребенка с матерью, первобытного человека с его племенем и с природой, а средневекового — с церковью и с его сословием»
[109]. Процесс индивидуализации закономерен, он происходит под влиянием социальных, экономических и культурных факторов, имеющихся в обществе. В то же время развитие отдельной личности, позволяющее принять подобный ход событий и адаптироваться к нему, отстает от индивидуализации. У человека возрастает чувство одиночества и беспомощности, справиться с которым он может либо посредством подчинения социальным институтам, либо с помощью «спонтанной активности», то есть таких связей с окружающим миром, которые не предполагают отказ от его индивидуальности. К сожалению, в большинстве случаев он выбирает первый путь.
Капиталистические отношения, утвердившиеся в западном мире, усугубили положение человека. Чувства бессилия и изолированности, когда люди вынуждены обеспечивать чужие материальные цели, только усилились: «При капитализме экономическая деятельность, успех и материальная выгода стали самоцелью. Судьба человека состоит в том, чтобы способствовать росту экономической системы, умножать капитал — и не для целей собственного счастья, а ради самого капитала. Человек превратился в деталь гигантской экономической машины. Если у него большой капитал, то он — большая шестерня; если у него ничего нет, он — винтик; но в любом случае он — лишь деталь машины и служит целям, внешним по отношению к себе»
[110]. Господство рынка привело к тому, что все сферы жизни пронизаны безразличием. Личности становятся лишь объектами манипуляций и инструментами достижения целей. Люди — товар, качества которого оцениваются и продаются на рынке услуг.
