Элли (как он ее называл) была практичной женщиной, и потому все домашние дела были на ней. Виктор, как и свойственно гениям, либо размышлял, либо делился своими мыслями. Организация бытовой стороны жизни была ему чужда.
Франкл во многом изменился благодаря жене. Как отмечала сама Элеонора, она встретила страдающего человека, но с годами он превратился в веселого, озорного мальчишку. Правда, некоторые черты личности и привычки великого психиатра никуда не делись. Для Франкла был характерен нарциссизм, по всей вероятности, уходивший корнями губоко в детство. Один из его известных учеников и автор биографии А. Лэнгле писал: «Это была громоздкая, очень «много о себе воображающая» манера, которая сопровождалась желанием делать себя центром всего. Франкл, ведший свою родословную от знаменитого Махараля — рабби Лёва в Праге (он подчеркивает это в первом же абзаце своей автобиографии), очевидно, нес в себе ощущение, что он — нечто великое и особенное. Я замечал: он уделял немало сил, времени и умения для поддержания такого образа на публике. К сожалению, не самое приятное впечатление производят уже первые страницы его автобиографии, когда в главе о матери он пишет в основном о самом себе и обо всех «знаменательных» обстоятельствах, которые сопровождали его рождение»
[242]. Из-за этой черты характера Франкл особенно страдал на родине, не раз теряя поддержку коллег или даже приобретая их неприязнь.
Еще одной особенностью Франкла была боязливость, порождавшая в нем ипохондрию и даже тягу к суевериям. Он считал, что научный журнал, который примет к публикации его статью, непременно должен закрыться. Если он похвалит какие-либо часы, они остановятся. Если он сфотографируется у сложного подъема на гору, то никогда его не одолеет
[243]. Если он поселялся в отеле, то заранее заботился о том, чтобы рядом не было храмов, так как колокольный звон будил в нем неприятные воспоминания о Терезиенштадте. Он в принципе не любил шум и поэтому всегда имел при себе беруши, причем только определенной марки, которые можно было приобрести либо в одном-единствен-ном магазине в Граце, либо в США. В общем, даже такой профессионал в области психологии, как Виктор Франкл, оставался человеком со своими слабостями, с которыми он не хотел или не мог расстаться.
Элеонора Франкл разделяла с мужем всё, даже такое экстремальное увлечение, как альпинизм, которым Виктор занимался с юных лет с целью преодолеть в себе страх подъема на горы. Но с годами страх исчез, а любовь к восхождению осталась до глубокой старости. Он поднимался на вершины в Австрии и в ЮАР, в Италии и в США. Несколько маршрутов в Альпах были названы в его честь «тропами Франкла». Элли говорила, что альпинизм, конечно, не являлся ее мечтой, но когда она находилась рядом с мужем, ей казалось, что он в безопасности. Франкл вообще связывал свою страсть к покорению вершин с теми психологическими взглядами, которых придерживался: «Друзья намекали, что моя любовь к скалолазанию связана с моим интересом к «высокой психологии», которую я открыл и впервые описал в 1938 году. Пожалуй, да: в шестьдесят семь лет я начал обучаться на пилота и через пару месяцев совершил первый самостоятельный полет»
[244].
Альпинизм являлся далеко не единственной страстью Франкла. Создатель логотерапии был заядлым кофеманом. Он зависел от кофе настолько, что брал с собой в любую поездку кофеиновые таблетки на тот случай, если не удастся выпить крепкого кофе. Франкл обожал галстуки и покупал их при любой возможности. Он разбирался в дизайне очков, да так, что одна из крупных фирм прислала ему эскиз одного из своих изделий для оценки, перед тем как очки отправились в массовое производство. Франкл сочинял музыку, которую исполняли профессиональные композиторы. Он написал пьесу под названием «Синхронизация в Биркенвальде», в которой осмысливал свой лагерный опыт. Он коллекционировал автографы известных личностей. Сохраняя всю жизнь детскую непосредственность, Франкл обожал смотреть детские телевизионные передачи. Когда он бывал в США, то всегда спешил к телевизору, чтобы посмотреть «Мапет-шоу». Он даже дал себе прозвище — «лягушонок Кермит» (Франкл считал, что у него такое же большое туловище и длинные тонкие ноги) по имени одного из персонажей этой постановки
[245]. В общем, если бы Франкл не стал психиатром, ему точно было бы чем заняться.
В 1948 году Франкл получил еще одну ученую степень, на сей раз по философии. Степень была присвоена ему за новую книгу «Бессознательный Бог: психотерапия и религия»
[246]. Основой труда послужили как раз те самые лекции, которые Франкл читал в послевоенные годы. Психотерапевт настаивал, что в бессознательном человека находятся не только инстинкты, как считал Фрейд, но и духовность, которая должна быть главным объектом глубинной психологии. Анализируя сновидения своих пациентов, Франкл пришел к выводу, что подавляются не только сексуальные или агрессивные инстинкты, но и религиозность, являющаяся частью духовного бессознательного. Даже у атеистов имеется бессознательная религиозность. Однако «подсознательный Бог», как называл это Франкл, не связан с какими-то конкретными конфессиями, он индивидуален, неповторим у каждого человека. Осознание своего Бога, своей религиозности, а не слепое следование навязываемым различными церквями убеждениям и есть открытие в себе истинной духовности. Этому осмыслению способствует человеческая совесть, инстинктивно связывающая нас с бессознательным.
Книга «Бессознательный Бог» оказалась особенно популярна среди верующих американских читателей. Уже в середине 1950-х годов к Франклу за обучением основам логотера-пии обратились протестантские священники Методистской церкви
[247], занимавшиеся пасторской психологией. Один из его новых учеников — Роберт Лесли даже издал книгу под названием «Иисус и логотерапия», в которой сравнивал Новый Завет и логотерапию. А Элизабет Кюблер-Росс — автор концепции психологической помощи умирающим, полагавшая, что только после смерти люди становятся полноценными, назвала книгу Франкла «самой честной» книгой о Боге
[248]. После выхода в свет этого труда некоторые критики заявляли, что логотерапия не является психотерапией, а представляет собой скорее продолжение религии. На это Франкл отвечал, что «психотерапия (и логотерапия в частности) стремится к психическому здоровью, тогда как религия нацелена на спасение»
[249].
