Получение ученой степени не гарантировало Маслоу трудоустройство в университете. Страна уже который год была в экономическом кризисе, получившем название Великая депрессия. Миллионы людей оказались безработными, но и те, кто работал, не всегда могли себя обеспечить. Для Маслоу ситуация осложнялась еще и происхождением. Антисемитизм стал неотъемлемой чертой эпохи, пусть и не столь явной, как сегрегация чернокожих. Знакомые и друзья Маслоу неоднократно предлагали ему сменить имя. Тем более, что для неевреев места в штате университета всё же находились. Абрахам был непреклонен и всегда отвечал категорическим отказом на подобные предложения.
Чтобы как-то обеспечить себя и Берту, Маслоу решил продолжить обучение, на сей раз в медицинской школе, где он мог получать стипендию. Но довольно быстро стало понятно, что Маслоу не сможет учиться на медика в силу своего характера — он был не способен видеть человеческие страдания. Абрахам Маслоу оставил медицинскую школу. По прошествии тридцати лет он всё еще вспоминал это неудавшееся обучение так, как будто оно было только вчера: «Первую операцию, которую я когда-либо видел, я помню очень хорошо. Она была почти парадигмой десакрализации — у студентов уничтожалось чувство страха, понятие частной жизни, застенчивость перед всем священным и запрещенным, и всё тому подобное.
С помощью электрического скальпеля должна была быть ампутирована пораженная раком грудь женщины. Грудь отрезали, чтобы предотвратить метастазы… Половину детей (студентов. — С. А.) стошнило. Хирург же делал небрежные и холодные замечания о методе операции, не обращая никакого внимания на новичков, студентов-медиков, выбегавших из-за того, что им было плохо. В конце концов он отрезал грудь, бросив ее небрежно на мраморный прилавок, куда она упала с характерным шлепком.
Я помнил этот звук на протяжении тридцати лет. Она неожиданно изменилась, превратившись из священного объекта в кусок жира, мусор, который можно выбросить в ведро. Не было, конечно, никаких молитв, ритуалов или церемоний, которые присутствуют в дописьменных обществах… Здесь обошлись абсолютно технологичным способом: специалист был безэмоционален, холоден, спокоен, даже с небольшим оттенком чванства»
[322].
Несмотря на то что прекращение обучения Маслоу в медицинской школе еще больше осложнило и без того плачевное финансовое положение молодой семьи, он не оставлял попыток трудоустроиться психологом-исследователем. Весной 1935 года он готовил доклад для выступления на ежегодном симпозиуме Американской психологической ассоциации в секции, посвященной психологии животных. Однако еще до того как симпозиум состоялся, Маслоу неожиданно получил письмо от известного американского ученого Эдварда Торндайка
[323], который познакомился с текстом доклада Маслоу, и хотя не во всём был с ним согласен, но был впечатлен талантом молодого исследователя и предлагал ему работу в Колумбийском университете в рамках проекта «Человеческая природа и общественный строй». Маслоу немедленно согласился.
Переехав вместе с Бертой в Нью-Йорк, он приступил к работе. Поначалу, окрыленный поддержкой столь солидного ученого, как Торндайк, и материальной стабильностью, пришедшей на смену полному безденежью, Маслоу с энтузиазмом включился в проект. Но вскоре его воодушевление пошло на спад. Рутинная деятельность, заключавшаяся преимущественно в обработке результатов тестов, его не воодушевляла, а то, что ему было неинтересно, Маслоу никогда не мог заставить себя выполнять. Проведя некоторое время в сомнениях, он отправил Торндайку письмо, в котором выражал несогласие с концепцией проекта. Сам же в это время, втайне от руководителя, обратился к изучению женской сексуальности, проводя интервью со студентками по этому вопросу прямо в офисе Торндайка. Надо сказать, что Маслоу в это время считал проблему сексуального поведения ключевой для становления гармоничного общества.
Подобная ситуация не могла продолжаться долго, тем более что такие исследования считались невозможными в это время в силу этических соображений, и однажды Маслоу был вызван к Торндайку для беседы. Он ожидал гневной отповеди и отстранения от участия в проекте, но вышло совсем наоборот. Для начала Торндайк продемонстрировал Маслоу результат его теста на IQ, который был проведен перед трудоустройством психолога. Этот результат был просто ошеломляющим. Маслоу ответил на подавляющее большинство тестовых вопросов и получил второй по величине результат из когда-либо зарегистрированных. Далее Торндайк пообещал обеспечивать Маслоу на протяжении всей жизни, если тому не удастся найти постоянную работу. И наконец он сказал: «Мне не нравится ваша работа, посвященная господству и сексуальности, я хотел бы, чтобы вы ею не занимались, но если я не буду верить в результаты собственных тестов по оценке интеллектуальных способностей, то кто же будет им верить? Поэтому я думаю, что если я позволю вам заниматься тем, чем вы хотите, это будет лучше для вас, для меня и для всего мира»
[324]. После этих слов Торндайк оставил свой личный кабинет в пользование Маслоу, разрешив ему в дальнейшем исследовать те проблемы, которые он считал необходимыми.
Этот разговор Маслоу всегда считал одним из важнейших в своей жизни. И он действительно был таковым, не только потому, что психолог получил творческую свободу и обеспеченное будущее, но и признание ценности его личности человеком, который был для Маслоу безусловным авторитетом. Стесняющееся, комплексующее с детства «Я» Абрахама наконец-то обрело заслуженную превосходную оценку. Для Маслоу эта оценка его интеллекта Торндайком была настолько важна, что, как только представлялся случай, не важно где — на научной конференции, во время дружеской беседы или на обычной вечеринке, он непременно старался упомянуть, насколько высок его IQ. Маслоу продолжил участвовать в проекте Торндайка, параллельно занимаясь изучением проблем сексуальности и господства.
Годы, когда Маслоу жил в Нью-Йорке, были временем массовой эмиграции ученых из нацистской Германии. Среди иммигрантов оказались и выдающиеся психологи, с которыми Абрахам Маслоу постарался познакомиться. Первым и, возможно, главным из его новых учителей стал основатель индивидуальной психологии Альфред Адлер: «Я никогда не встречал Фрейда или Юнга, но я действительно встречался с Адлером у него дома, где он обычно вечером в пятницу руководил семинарами, и я много с ним общался… Я думаю, правильно будет сказано, что у меня были лучшие учителя, и формальные и неформальные, просто потому, что в Нью-Йорк по воле случая эмигрировала интеллектуальная элита, бежавшая от Гитлера. Нью-Йорк в те дни был просто фантастическим местом. Не было подобного места со времен древних Афин. И я думаю, что я знал каждого из них в той или иной степени»
[325].
