Последний ему ответил: «А ты возьми для каждого ж.-д. билет, раздай им и скажи, чтобы садились в вагон, какой кому придется, и чтобы выходили на станции «Весляна».
Наш конвоир так и сделал.
Поезд подошел, мы сели, кто в какой вагон сумел. Когда я сел в вагон, подумал: «Прощай тайга, прощай Коми, еду в Россию».
В вагоне сидело много пассажиров, и среди них было несколько человек «из мира отверженных». Конечно, на нас никто не обращал внимания, так как по этой железнодорожной линии ежедневно курсировали сотни заключенных.
Скоро в вагоне появился контролер, проверил железнодорожные билеты.
Доехали до ст. Весляна, вышли из вагонов. Собрались у своего конвоира, к нам подошел начальник УРЧ и обратился к нашему конвоиру:
– Я тебе говорил. Куда они пойдут, их можно одних пустить, и они одни доберутся до места назначения!
28. На пересылке Устьвымлага
На этой пересылке я уже второй раз; первый раз был в 1941 году, когда нас пригнали из Москвы. За это время здесь никаких перемен не произошло. На пересылке был народ и ждал своей очереди на дальнейшее этапирование.
Через пару дней на пересылке появилась комиссия по отбору рабочей силы. Произвели отбор людей, но еще не отправили.
И вот, спустя пару дней, здесь появилась новая комиссия, взяла у администрации пересылки списки на всех находящихся здесь людей и забрала всех людей, за исключением идущих по спецнарядам.
Мы предполагали, что дня через два-три нас отправят в места назначения. Нас гнали в разные места. Некоторые шли в Калининскую область на завод, а я шел в Котлас, в Желдорлаг
[73], но здесь нас задержали…
Работы на пересылке не было, сидеть без дела было скучновато, время весеннее. На территории пересылки везде и всюду грязь и мусор. Мы решили территорию пересылки привести в должный порядок.
За нашу работу нам дополнительно давали утром по миске супа, а вечером тоже по миске супа и немного каши.
Дополнительной пище мы были очень рады, так как давно находились на полуголодном пайке…
В ночь с 29 на 30 апреля 1944 года нас вывели с пересылки на ж.-д. станцию Весляна, конвой нас принял (при посадке конвой нам не устраивал шмона), нас посадили в столыпинский вагон, но уже не 9 человек в двухместное купе, а 10 человек в четырехместное.
Продовольствие было выдано на три дня.
Утром 1 мая нас доставили на станцию Котлас.
В этот день с пересылки конвой за нами не пришел, и мы были вынуждены сидеть в вагоне.
Второго мая утром за нами пришел конвой. Нас вывели из вагона, последовала команда «садись!». Накануне был сильный дождь, повсюду были лужи и грязь. Мы были вынуждены сесть в грязь. Вокруг стояли вооруженные солдаты с несколькими здоровенными овчарками.
В грязи мы просидели довольно долго.
Одновременно с нашим поездом сюда пришел московский поезд с заключенными, едущими по направлению к Воркуте. Несколько человек были больные; больных Воркута не принимала, их должны были оставить на пересылке Котлас.
Больных с московского поезда набралось десятка полтора, и нас отправили в Котласскую пересылку.
Расстояние от железнодорожной станции до пересылки 1,5–2 км, нас вели по шпалам железной дороги; впереди, сзади и по бокам шел вооруженный конвой с собаками.
День был весенний, солнечный, на улице было много народа, все празднично одеты, с праздничным, веселым настроением. Как приятно было смотреть на народ в таком приподнятом настроении. Одновременно было грустно на сердце, что тебя ведут, как злейшего государственного преступника, под усиленным вооруженным конвоем, да еще с собаками…
И невольно мне вспомнилось одно стихотворение…
Лишь бывает порой под охраной штыков
Между массами граждан свободных
С потрясающим душу бряцаньем оков
Поведут арестантов голодных…!
Вот уже три года, как меня лишили всех человеческих прав. В эти три года я видел позади себя только человека с винтовкой в руках да деревянный забор с вышками по углам и стоящих на нем часовых…
29. На Котласской пересылке
Часа в три дня второго мая нас привели на пересылку. Конвой сдал коменданту пересылки; потом нас поместили в барак.
Ранее этот барак служил овощехранилищем. Внутри барака было темно, сыро и холодно, там стояли двухъярусные нары. Народу было много. В большинстве это была молодежь из уголовного элемента.
На следующий день я пошел в УРЧ узнать, когда и куда меня отправят по спецнаряду. Начальник УРЧ меня выслушал и ответил: «Вас здесь по спецнарядам 32 человека, сидите и ждите, когда придет ваша очередь, тогда и отправим…».
На Котласской пересылке в это время было очень много народа, некоторые заключенные здесь жили годами. Это был исключительно уголовный элемент, который здесь ассимилировался, занимался воровством, картежной игрой, а главное, не хотел трудиться, считая труд для себя позором.
Котласская пересылка расположена на возвышенном месте, на правом берегу Северной Двины, по реке ходят пассажирские и буксирные пароходы, сплавляют плоты…
С территории пересылки взору представляется прекрасный вид на противоположный берег; по левому берегу реки расположены деревни, лес и луга.
С наступлением вечера, с окончанием дневных работ, с противоположного берега слышится звук гармошки и громкое веселое девичье пение.
Как это все было приятно и отрадно слышать нам, заживо погребенным людям…
В барак меня поместили с одним москвичом, только что прибывшим с московским этапом. У него был хороший джемпер: этот джемпер понравился заведующей столовой, и она его купила за несколько супов и каш. Кроме этого, она предложила ему в ночное время работать на кухне в качестве рабочего, а так как туда требовалось два человека, то он пригласил и меня.
В условиях лагеря работать на кухне для заключенного – большое достижение. Каждый знал, что, работая на кухне, он голоден не будет. Работая на кухне по ночам, я не освобождался от дневных работ, вследствие чего на ногах у меня появилась опухоль. Очень трудно стало ходить, и меня отправили в стационар.
Стационар здешний желал лучшего – темный, сырой, кормят плохо.
