Прошло недели две, приходит ко мне в сушилку нарядчик и говорит: «Собирайся, батя, в Котлас, к начальнику 2-го отдела».
31. Снова в Котлас
За два дня до этого мне сообщили, что из ГУЛАГа на меня пришел запрос: где и на каких работах я нахожусь?
В июле 1944 года я писал жене, чтобы она сходила в ГУЛАГ и им сообщила, что, несмотря на их предписание об использовании меня по специальности, т. е. агрономом, меня до сих пор не используют.
Жена сходила в ГУЛАГ, и из ГУЛАГа в Желдорлаг пришел запрос.
Тут стало ясно, почему оперуполномоченный приходил ко мне и интересовался моим здоровьем.
Нас троих под конвоем одного надзирателя отправили на пароходе в Котлас.
Было уже темно, к пристани подошел пассажирский пароход, нас посадили. Народу на пароходе было очень много. Наш сопровождающий нашел для нас место на нижней палубе.
Народ по палубе сновал туда-сюда, в основном ехала молодежь, многие ехали с с/х продуктами, с картофелем.
Нам очень хотелось горячего картофеля, но где его взять? Купить? Нет денег.
У меня с собой было несколько штук носовых платков – племянница прислала. Я попросил у нашего конвоира разрешения на их продажу пассажирам, чтобы на вырученные деньги купить картофеля. Конвоир разрешил провести эту операцию.
Не прошло и 20 минут, как я продал все свои платки по 20 руб. за штуку; на вырученные деньги купил шанежек
[75], а на остальные деньги картофеля. Там же, на плите, его сварили и вместе скушали.
В Котлас наш пароход прибыл примерно в 2–3 часа утра. На пристани много было народу, темно, так что наш конвоир приуныл, в особенности из-за меня, боясь, как бы я где-нибудь не затерялся среди народа.
Вышли с пристани, конвоир нас повел в Управление Желдорлага, надеясь, что там нам дадут приют.
Вошли в помещение Управления Желдорлага, дежурный управления спросил нашего конвоира:
– Беглецы?
– Нет.
– Тогда идите дальше.
Конвоир нас повел дальше и привел на 1-й л/п Желдорлага, где нам дали приют на ночь.
После ночи на голых нарах нас покормили. Ждем своего конвоира, а его все нет и нет: пришел лишь к 11 часам дня и повел нас не в Управление Желдорлага, а в Котласскую пересылку.
Я выразил протест, почему он меня не ведет к н-ку 2-го отдела Желдорлага.
Конечно, мой протест не имел никакого действия.
Кто я был?
32. Вновь на Котласской пересылке
Наш конвойный привел нас на пересылку, сдал под расписку в комендатуру. Поскольку у меня срок был 15 лет, меня поместили в каторжанский барак
[76].
Каторжанский барак находился в общей зоне, но от общей зоны был отгорожен высоким забором с особым дежурным, день и ночь мы находились взаперти
[77].
Рядом с нашим бараком находился второй барак, служивший изолятором, куда сажали уголовников за кражу, картежную игру, отказ от работы, драку и другие лагерные преступления.
При нахождении рядом с этим элементом не было никакой гарантии, что у тебя не стащат последнее твое барахло, так как уголовный элемент из изолятора имел свободный доступ в наш барак.
В бараке, как и везде, были сплошные двойные нары. Здесь помещалось около трехсот человек. За исключением меня все были каторжане; было много бывших членов партии.
Утром нас поднимали в 3 часа и гнали в столовую завтракать. Так как пропускная способность столовой была малая, она не могла пропустить весь контингент к выходу на работу.
Нам после завтрака часа два приходилось околачиваться во дворе до прихода дежурного надзирателя.
Люди нашего барака, за исключением больных, выходили на работу. Вечером в бараке было душно, теснота, спертый воздух; за недостатком мест заключенные были вынуждены спать на полу и под нарами.
В такой обстановке я пробыл примерно около месяца.
В октябре 1944 года меня снова назначили в этап; я был очень рад, что наконец-то вырвусь из каторжанской пересылки; пусть на новом месте лучше будет, чем здесь…
33. Снова в Устьвымлаг
В этап собрали примерно 50 чел.; к воротам Котласской пересылки подъехал поезд со «столыпинскими» вагонами, нас разместили по вагонам и через пару дней доставили на пересылку Устьвымлага. На этой пересылке нас продержали пару дней, а потом на грузовых автомашинах перевезли на 17-й лагпункт
[78].
Там нас поместили в холодное грязное помещение, раньше бывшее свинарником.
Здесь нас продержали трое суток, а потом перегнали на карантин на вторую подкомандировку 17-го л/п.
На эту подкомандировку я попал второй раз. В нашем составе преимущественно был уголовный элемент, так что не успели нас расселить по баракам, как везде и всюду пошло воровство, картежная игра и драка.
В карты проигрывалось все: деньги, вещи, собственные и казенные, пайки хлеба, обеды, завтраки и ужины. Проигравший оставался неделями и даже месяцами без пайки хлеба. Проигрывались постельные вещи и нательное белье; проигрывалась жизнь человеческая в лице десятников, прорабов, бригадиров и других лагерных придурков.
Человек, обреченный на игру, оценивался в ту или иную сумму в зависимости от его лагерного положения: чем выше он был по положению, тем дороже оценивался.
Один ставил деньги, равные стоимости жизни человека, а другой ставил на карту жизнь постороннего человека…
Игрок, проигравший жизнь человека, должен его убить; для исполнения этого злодеяния назначался определенный срок исполнения; если же проигравший сдрейфит с исполнением, то исполнитель подвергался опасности сам быть убитым…
Любимые картежные игры были бура и штос. Игральные карты изготавливали сами из толстой бумаги, а самые лучшие карты делались из почтовых открыток. Из каждой открытки получалось четыре карты.
Краской для карт служила резина, которую прижигали, подмешивали сажи или копоти и немного сахарного песку.
На подкомандировке людей на работу не гоняли, уголовники только и знали, что играли в карты, тем более что и комендантом был уркач.
