Надо сказать, что уголовники в этом вопросе были счастливее нас, им было больше веры, их приглашали на защиту Родины, хотя они ее не признавали…
Время шло, мы все же с нетерпением ждали какого-то облегчения нашей злой участи, но его все не было. По правде говоря, нам не за что было давать амнистию, если мы перед своей Родиной и обществом ни в чем не повинны, не совершили никакого преступления…
Окончилась война, но жизнь в лагере не улучшилась. Продовольствия не хватало, иногда кормили американскими продуктами, в особенности яичным рулетом; смертность среди заключенных увеличивалась, опять появились слабосильные команды и т. д.
ГУЛАГ вынужден был ходатайствовать, чтобы заключенным в лагерях разрешили через конторы почтовой связи принимать продовольственные и вещевые посылки.
Правительство разрешило, и это была очень и очень большая помощь заключенным, которая спасла много человеческих жизней.
Народ мало-помалу стал поправляться. Раскассировали слабосильные команды, полустационары, несравненно меньше стало дистрофиков, уменьшилась смертность, уменьшилось число отказчиков и симулянтов; возросло количество рабочих, повысилась производительность труда.
34. Работа в КВЧ
В июне 1946 года начальник л/пункта вызвал меня к себе и сказал: «Пойдете работать в КВЧ!»
Я ничего против не имел, но сказал, что у меня ст. 58, пункты 1б и 11, срок 15 лет, так что мне там работать не дадут.
Он ответил: «Ничего».
В КВЧ я проработал до марта 1949-го, не раз и не два меня снимали с этой работы по статейным признакам и немедленно восстанавливали.
В 1947 году на л/п приехал представитель из ГУЛАГа по линии КВО
[79], а с ним прибыл начальник КВО Устьвымлага. Зашли в КВЧ, ознакомились с работой КВЧ, работу одобрили.
Московский представитель спросил меня, какая у меня статья, п.п., срок, сколько отсидел и т. п.
Я ему рассказал.
Выслушав меня, он тут же начальнику КВО Устьвымлага сказал: не трогайте старика.
С тех пор меня не трогали, работал я без оплаты труда.
Необходимо отметить, что на заключенных с 58-й статьей администрация л/п смотрела как на врагов народа. При утверждении на ту или иную лагерную должность или получении пропуска для бесконвойного хождения за зоной предпочтение отдавалось уголовному элементу, невзирая на то, что он убил с целью грабежа или неаккуратно залез в государственно-кооперативный карман.
В лагере мы их звали «друзьями народа», а они нас «фашистами».
Часто от них приходилось слышать: «По кой черт вас сюда пригнали? Ведь лагеря строили не для вас, а для нас, и мы здесь хозяева!»
Работая в КВЧ, я имел возможность ежедневно читать газеты и быть в курсе происходящих событий за пределами нашей «мертвой зоны».
Я был в курсе производственной деятельности нашего л/п.
Вел учет выработки по бригадам, звеньям и отдельным лицам. Составлял и заключал трудовые договора на соревнование между бригадами, звеньями и отдельными лицами.
Надо сказать, что лучшие лесорубы были уркачи, если они хотели работать. Это была преимущественно молодежь, некоторые из них давали в летнее время 35–45 м3 за день.
Нередко их вызывали в управление на слет: там про них говорили как о наилучших лесорубах, выдавали им премии, продовольственные посылки и т. д.
Но если они не хотели работать, то не помогали никакие уговоры: идет в изолятор, садится на 300 г хлеба, получая горячую пищу через два дня в 3-й.
Однажды я при разговоре с одним хорошим лесорубом его спросил:
– А что, Миша, занимаешься ли теперь нехорошими делами или нет?
Он мне отвечает:
– Что ты, батя, как можно заниматься этим делом, когда я не только здесь, но и в управлении на хорошем счету. Я теперь почетный человек. Меня, как отличника производства, вызывают в управление, выдают премии, да и вы здесь отмечаете мою работу в стенгазете и производственном бюллетене, вывешиваете на доску почета мою фотокарточку.
Хорошие производственники мало-помалу отходят от своей преступной деятельности и включаются в трудовую семью.
На производительность труда лесорубов и возчиков хорошее влияние имела выдача премиальных продовольственных и вещевых посылок. В 1947 году ввели зачеты, но это хорошее мероприятие существовало лишь только три квартала, а потом возобновили его только в 1954 году.
При КВЧ был организован драмкружок и музыкальный кружок. Ставили своими силами постановки. Раз в два-три месяца приезжал управленческий драмкружок, делал постановки; раз в месяц нас навещала кинопередвижка; по субботам и в предпраздничные дни устраивались танцы; в каждом бараке установлено было радио. На л/п выпускалась своя стенгазета и производственный бюллетень…
Все это, вместе взятое, положительно влияло на повышение производительности труда и на воспитание заключенных.
Между бригадами, звеньями и отдельными работягами заключались трудовые договора на соревнование.
Хорошая связь заключенных была с родными: разрешалось писать одно письмо в месяц или 12 писем в год, а писали неограниченное количество. Получали телеграммы и посылки тоже в неограниченном количестве. Письма, телеграммы и денежные переводы отказчикам производства частенько задерживались.
До октября 1948 года на л/пунктах находились вместе мужчины и женщины, но помещались в разных бараках. Это была лишь формальность, и то для приезжающего начальства, а практически дело обстояло не так.
Если в этап прибывали женщины или девушки, то в первую очередь на вахту шел нарядчик, фельдшер и комендант: выбирали себе жен, а если женщина отказывалась от этого гнусного предложения, то ее доводили до такого состояния, что она вынуждена была согласиться на сожительство с лагерным придурком, и жили они как муж и жена. Нередко имели детей. Дети воспитывались до года с половиной в детских яслях, куда для кормления детей ходили мамки.
В год с половиной детей отправляли в детские дома или же к родителям матери, если они пожелают.
Надо сказать, что со стороны государства забота о детях и мамках была прекрасная…
Нередки были случаи, когда администрация л/п покровительствовала совместному сожительству.
Хороший лесоруб имеет лагерную жену, она работает на общих работах, ей тяжело, и тогда ее сожитель идет к начальнику л/пункта и говорит: «Освободите мою жену от общих работ и переведите ее работать в зону, за это я вам буду давать две нормы выработки; одну за себя, вторую за жену».
Администрация хочет иметь больше кубиков и соглашается с предложением уркача, а его жену переводят в зону в качестве уборщицы или поломойки.
