Меня, как старика, иногда от этой зверской перегонки освобождали, и я сидел на нарах, созерцая столь неприятную процедуру…
До станции Кирова нас везли в более-менее сносных условиях, спальных мест на нарах было достаточно. Но вот в Кирове к нам подсадили человек 15 из лагеря Сухобезводное, Горьковской области
[84]. В вагоне спальных мест не хватает, пришлось занять места под нижними нарами и на полу в проходах.
На верхних и нижних нарах стали спать по очереди.
Выше я уже отмечал, что когда нас отправляли с пересылки Вожаель, то был ясный, солнечный день, с крыши капало, в вагоне было тепло. Но вот проехали 3–4 дня, и погода сильно изменилась. В вагоне стало холодно, стенки вагона покрылись инеем. Дров и угля для топки не хватало. От большого скопления народа в вагоне стало душно, сыро, и мы ждем не дождемся, когда же подъедем к большой ж.-д. станции и там откроют двери вагона и пустят в вагон свежий воздух.
На восьмой или девятый день нас доставили на ж.д. станцию Свердловск.
Здесь нам устроили длительную остановку. Пополнили наши продовольственные запасы, произвели генеральную санитарную обработку, всех пропустили через санпропускник.
Здесь мы увидели живой Советский народ, да и сами себя малость показали.
Когда нас под усиленным конвоем вели в санпропускник, то Советские граждане стояли толпами и меж собой судачили – кого же ведут? Некоторые говорили, военнопленных немцев, а другие: нет, это гонят наших советских граждан.
Да. Последние были правы. Большинство было настоящих советских граждан, по воле культа личности лишенных высокого звания Советского гражданина.
Надо откровенно сказать, как мы завидовали этим [военнопленным] немцам. Их, бывших преступников против нашей родины, везли в свою страну с плакатами и лозунгами на вагонах, они были веселы и радостны, а нас, Советских граждан, под усиленным конвоем везли в спец-лагерь…
На пятнадцатые или шестнадцатые сутки мы были доставлены на Карагандинскую пересылку «Карабас»
[85].
Карабасская пересылка довольно большая; мужчин поместили в один барак, женщин в другой.
В бараке было чисто, пол был раскрашен на отдельные полоски, с указанием, по каким полоскам разрешено ходить, а по каким нет.
Так что при виде всего этого невольно вспомнилась одна песенка из каторжанской жизни: «…Чистота у нас большая, нигде соринки не найдешь…»
В бараке была невероятная теснота. Некоторые товарищи вынуждены были спать под нарами; было очень душно.
В соседнем бараке помещались исключительно уркачи, которые годами здесь проживали. В этап их не гоняли, да их бы ни один начальник л/п не принял бы.
Несмотря на морозные дни, они были в одних майках и трусах. В их бараке шла ожесточенная картежная игра; проигрывали все, что имело хотя бы грошовую ценность: пайку хлеба, завтраки и обеды, оставались голодными неделями и нередко месяцами. Проигрывали одежду, белье, постельные принадлежности и спали на голых нарах в голом виде…
Их почему-то звали «Индия», вероятно, из-за их раздетости и разутости…
На Карабасской пересылке нас продержали 2–3 дня. За эти дни из разных лагерей Советского Союза сюда пригнали много заключенных и исключительно стариков и молодых с третьей категорией труда, со ст. 58; бараки все были переполнены. Спали вповалку, один на другом.
41. Из Карабаса в Спасск
27 марта 1949 года нам объявили: «Завтра пойдете в этап, в Спасск». Спасск от Карабаса находился примерно в 40 км.
27 марта я получил свою продовольственную посылку, которая шла со мной в одном поезде.
Некоторые мои товарищи, зная мое состояние здоровья, усиленно уговаривали меня временно остаться в Карабасе и ждать, когда представят подводы или автомашины, но я почему-то был уверен, что эту нелегкую дорогу осилю, тем более что утром светило и припекало солнце, а это до некоторой степени располагало к походу. К тому же нас собралось 7–8 человек, все ребята молодые: подумал, если я в дороге сдрейфлю, они меня поддержат. А главное, мне уж очень не хотелось отставать от своих товарищей и очень страшно было оставаться на пересылке Карабас.
28 марта 1949 года в 10 часов утра нас стали выводить за зону. Было морозное солнечное утро, с крыш начало капать.
Конвой этап принял, подводы подали лишь под вещи. У кого не было бушлатов и валенок, тем выдали то и другое.
В 11 часов дня нас в количестве примерно 350 человек пешим порядком отправили в Спасск, в этапе преимущественно старики и женщины, переход составлял 40 км; переход довольно тяжелый
[86].
Когда мы вышли с пересылки, солнце ярко светило, дорога была хорошая, ровная, кругом лежал ровный снег. Шли бодро и весело, но на середине пути в ногах стала чувствоваться усталость, ноги начали скользить, потому что я был в кожаных ботинках с резиновой подошвой.
У конвоя стали просить устроить нам привал для отдыха.
Привал устроили на полпути. Здесь мы перекусили. У меня был хлеб, сахар и табак; всем этим я поделился со своими близкими товарищами.
Отдохнули и снова отправились в путь.
Вторая половина нашего пути была несравненно тяжелее первой. Приходилось прибегать к помощи подвод, а их было 6–8, да еще нагруженных вещами; на подводу могло присесть только 6–7 человек.
К вечеру стало холоднее, на подводе долго не просидишь – отморозишь ноги.
Стало темнеть, в поле началась поземка, поднялся сильный встречный ветер, затрудняя наше продвижение. Конвой стал покрикивать: «Подтянитесь! Не отставай!» А народ уже исслабился и еле передвигает ноги.
