Я быстро собрала вещи в дорожную сумку. Чтобы мой уход имел объяснение, письмо от отца я оставила раскрытым на столе, а в конце его красной ручкой сделала приписку: «Не хочу мешать». Мне было куда уйти — год назад умерла бабушка, папина мама. Она по-своему любила меня, но и с ней у меня не сложилось доверительных отношений. Мама всегда говорила, что она не настолько стара и немощна, как пытается показать, а мне было жаль бабульку. Я не докучала ей, но при первой же возможности забегала проведать, благо, жила она через два квартала от нашего дома.
После своей смерти бабушка оставила квартиру, которая по завещанию теперь принадлежала мне. Мама тогда никак не прокомментировала этот факт. Она делала вид, что никакой квартиры нет. Мне самой пришлось заниматься оформлением документов для вступления в права наследства. Через полгода я стала законной владелицей крошечной однокомнатной квартиры, типа той, в которой мы с мамой жили раньше. Только здесь все было очень запущено: пожилому человеку было трудно поддерживать должный порядок, а сложный характер не позволял принимать чью бы то ни было помощь. Бабушка не любила маму, не очень жаловала меня. Сколько раз при ее жизни я старалась навести мосты, но от меня деликатно отстранялись. За полгода я постепенно навела порядок, который меня устраивал. Это был минимальный ремонт, который я провернула практически своими силами, на собственные средства. Так весело было с двумя девчонками из парикмахерской клеить обои. Классное время, с удовольствием вспоминаю его.
По мере приближения к дому настроение мое окончательно испортилось. Мне уже было жалко маму. Вот вылезет она из ванны, позовет меня раз-другой, потом запаникует. Хотя мамины поступки просчитать невозможно. Если любит меня — материнское сердце должно подсказать, где я. Теперь бабушкин подарок должен стать для меня спасением. Я должна освободить всех от себя. Пусть устраивают свое счастье, а я как-нибудь переживу.
Я смотрела на проезжавшие мимо автобусы, трамваи. Ноги вдруг стали свинцовыми. Я уже мечтала о том, чтобы проехаться в одном из железных вагонов. Сидеть, прижавшись к прохладному стеклу лбом и тупо смотреть в окно. Зачем мне понадобилось идти в свой новый дом пешком по темным, безлюдным осенним улицам? Наверное, с тех пор я не люблю осень. Она делает людей одинокими. Вернее, она не помогает людям ощутить себя уютно, спокойно. Увядающая природа, как вампир, высасывает из всех и всего энергию, растрачивая ее на неизбежное. Все вокруг погружается в сонное, малоактивное состояние, и только человеку нужно постоянно ощущать прилив эмоций. У него нет зимней спячки, зато есть осенняя депрессия. В столь юном возрасте, в котором я в ту пору находилась, это понятие было для меня непостижимым. Но некоторые задатки того, что называется душевным разладом, стрессом, уже закладывались. Я замечала за собой способность к резкой смене настроения, зависимость от яркости солнца. Его присутствие как будто смягчало проблемы, а пасмурная, ненастная погода — усугубляла. Такая вот я подверженная внешнему влиянию. И не собиралась я ни тогда, ни сегодня предпринимать что-то, чтобы измениться. Осень для меня — скучная, серая пора. Она серая, а не золотая. Это мое сложившееся мнение. И восторги Васи по поводу золотой поры, сказочного листопада я не разделяю, хотя и активно поддакиваю. Просто хочу сделать приятное своей любимой подруге. Может, все дело в том, что у нее роскошные рыжие волосы, с которыми она так органично вписывается в осенний пейзаж? А мне, природной блондинке, так близка теплая, нежная, наполненная ароматами пробуждения весна. Это так здорово, когда пробивается первая трава, первые листья на деревьях, первые цветы — их тонкие запахи ни с чем не сравнить. Вот это моя пора. И я сама будто просыпаюсь, расправляю атрофировавшиеся за долгую холодную зиму крылышки и готовлюсь к полету. Это самое время летать, наяву и во снах. Я так часто просыпаюсь, вспоминая, что мне приснился очередной полет. Я еще расту? Мне не с кем говорить об этом. Мама наградит меня недоуменным взглядом, Васька начнет спорить, а с Варей я не рискую начинать откровенные разговоры. Я боюсь того, куда они могут нас привести. Я трусиха, но никому никогда в этом не признаюсь.
Дорога оказалась долгой. То ли я шла медленно, то ли бабушкин дом был гораздо дальше, как будто его перенесли на другое место. Я медленно переставляла ноги, представляя, как мама выйдет из ванны и обнаружит, что меня нигде нет. Вариантов ее поведения набралось уже достаточно много. Один из них, когда она войдет в комнату, увидит письмо, прочитает мою приписку. Мне так хотелось в этот момент поменяться с ней головами, чтобы наверняка знать, что она подумает. Хотя какое это теперь имело значение. Скорее всего, она вздохнет с облегчением. Она у меня женщина без комплексов. Решит, что ее дочь наконец правильно ее поняла. Все, назад хода нет. Я была уверена, что порознь нам будет лучше. Странно, что эта мысль не пришла мне в голову раньше.
Настойчивый звонок в дверь примерно часа через два заставил меня вздрогнуть. Уж очень неожиданно и резко он прозвучал. Я никого не ждала. Собственно, никто не знал, что я здесь. Никто? Я медленно подошла к двери, подкралась и посмотрела в глазок: на слабо освещенной лестничной площадке стояла мама. Гремя ключами, я быстро открыла дверь.
Мама мгновенно оказалась в прихожей. Тяжело опустилась на единственный стул, стоящий почти у самого входа.
— Слава Богу, слава Богу, — твердила она, дрожащими руками доставая из кармана плаща пачку сигарет. Закинув ногу за ногу, она боролась с непослушными пальцами. В конце концов мне пришлось ей помочь. Я осторожно взяла зажигалку из ее рук и помогла извлечь из нее огонь. Закрыв на мгновение глаза, мама жадно закурила, успев в благодарность слегка кивнуть головой.
Тогда мне стало стыдно по-настоящему. Я поняла, что мама разволновалась не на шутку. Я испытала радость. Она совершенно не вязалась с тревожным видом мамы, но мне стало так хорошо и одновременно так не по себе: все-таки я нужна ей! Я для нее не пустое место. Как я могла уйти, ничего толком не объяснив? В конце концов у нас с ней последнее время не было секретов друг от друга. Мы могли спокойно все выяснить об этом злополучном письме. Язык дан для чего?
— Я прочла то, что ты дописала, — сделав несколько глубоких затяжек, начала мама. Я поняла, что мне не придется ни о чем спрашивать. Она будет говорить сама, без моих наводящих вопросов. — Дело в том, что твой отец никогда не терял нас из виду. Я уже сбилась со счета, сколько писем он прислал, но делает он это лишь для того, чтобы иметь возможность хотя бы таким образом уколоть меня… Поэтому я старалась, чтобы эти шедевры эпистолярного жанра не попадались тебе на глаза. Последнее время они стали очень редкими, но все же, все же…
— Я не заметила в письме ничего такого, — начала я и осеклась: «…время тебя не изменило… ты не умеешь заботиться ни о ком, кроме себя…».
— Лала, я знаю, что говорю. Я ведь никогда не рассказывала тебе о том, почему мы разошлись. Я говорила, что он нас бросил, что теперь я должна о нас заботиться.
— Да, я это хорошо помню. Но почему ты молчала о том, что он присылает деньги?
— Это такие гроши, доченька. Я не откладывала их, потому что нам нужно было на что-то жить. Того, что присылал твой отец, не хватало на самое необходимое.
