— О, — сочувственно протянула Чарли. — Мне очень жаль.
— Тут не о чем сожалеть. Неприятности периодически случаются.
— Но с ним все будет в порядке? Верно?
— Я не знаю, — пожал плечами Джош. Его тон был оправданно меланхоличен. — Надеюсь, что да. Мы не узнаем об этом еще нескольких недель. Больше позаботиться о нем некому, а это значит, что я возвращаюсь в Толедо.
Все тело Чарли внезапно напряглось.
— Акрон, — сказала она. — Ты сказал мне, что ты из Акрона.
— Правда?
— Да. Когда мы встретились у райдборда.
Поскольку тогда существовал наиболее реальный шанс для отказа, она запомнила все о том моменте. И уверена, что Джош специально сказал ей, что собирается в Акрон. После того, как узнал, что ей нужно добраться до Янгстауна.
Она прокручивала в голове тот первый разговор. Он бочком подошел к ней, заглядывая в ее флаер, видя ее пункт назначения, четко напечатанный на странице.
Мог ли Джош солгать о том, куда он направлялся? Если да, то почему?
Чарли могла придумать только одну причину — заставить ее согласиться сесть с ним в машину. Эта мысль заставила ее нервничать. Крошечные капли страха растеклись по ее зажатым плечам. Похоже на дождь. Первые несколько капель перед бурей.
— Теперь вспомнил, — сказал Джош и покачал головой так, будто у него никак не получалось поверить в свою рассеянность. — Я понимаю, почему ты в замешательстве. Я забыл, что сказал тебе про Акрон. Там живет моя тетя. Я забираю ее, и мы вдвоем едем к отцу в Толедо.
Это объяснение показалось достаточно простым. Вроде бы в нем не было ничего зловещего. Однако страх не покинул Чарли полностью. И пусть его осталось совсем немного, он застрял, словно лезвие, между ее ребер.
— Я не пытался ввести тебя в заблуждение, — продолжил объясняться Джош. — Клянусь. Мне жаль, если тебе так кажется.
Его голос звучал искренне. Он сам тоже казался искренним. Когда машина проезжала под мандариновым светом уличного фонаря, его лицо было освещено, включая глаза. Темнота, которую Чарли заметила раньше, исчезла. Ее место занял проблеск тепла, извинения, досады на то, что его неправильно поняли. Увидев это, она почувствовала себя виноватой за подозрительность. Как-то не очень — его отец только что перенес инсульт, а она сомневается в нем!
— Все в порядке, — успокоила его Чарли. — Я…
Она пыталась найти наилучшее объяснение. Напрасно беспокоилась? Прямо-таки параноик? И то, и другое?
Она знает, что дело не в том, что сказал Джош, не в том, как он одет или как он положил вещи в багажник. Причина ее беспокойства не в этом. Ее нервозность — из-за случившегося с Мэдди и страха, что подобное может произойти с ней.
И даже не это главное. Существовала основополагающая истина, как сказала бы бабушка Норма. Истина, которая лежала под поверхностью, глубоко похороненная. Своеобразный фундамент для построения всей лжи, которую мы себе говорим. А для Чарли основополагающая истина заключалась в уверенности: она заслуживает того, чтобы с ней случилось нечто ужасное.
Но ничего не произойдет. Во всяком случае, не здесь. Не сейчас. Не в машине с кем-то, кто выглядит приличным парнем и просто пытается завести разговор, чтобы скрасить скучную поездку.
И снова Чарли почудилось, что Джош может читать ее мысли, потому что он сказал:
— Знаешь, я понимаю, почему ты так нервничаешь.
— Я не нервничаю! — ощетинилась Чарли.
— Нет, нервничаешь, — стал настаивать Джош. — Но все в порядке. Послушай, мне кажется, я понял, кто ты. Еще когда мы встретились у райдборда, твое имя показалось мне знакомым, но только сейчас до меня дошло почему.
Чарли ничего не ответила, надеясь, что это каким-то образом заставит Джоша замолчать, что он просто поймет намек и умолкнет.
Вместо этого он перевел взгляд с нее на дорогу, затем снова на нее и сказал:
— Ты та девушка, верно?
Чарли откинулась на спинку пассажирского сиденья и уперлась затылком в подголовник. Она ощутила легкую пульсацию там, где они соприкасались. Нарастала головная боль. Стало ясно — пришло время исповеди, готова она к этому или нет.
— Да, — говорит Чарли. — Я и есть та девушка. Та самая, которая позволила убить свою соседку по комнате.
Интерьер. «Гранд Ам» — ночь
В тот день Чарли не хотела никуда идти. Это было ее оправданием, почему она сделала то, что сделала. Пока она пыталась оправдать себя. До того, как поняла, что ее поступок непростителен.
Был вечер четверга, на следующее утро у нее был ранний урок кинематографии. Чарли ни в коем случае не хотела в десять часов идти в бар, чтобы посмотреть второсортную кавер-группу «Кьюр»
[22], и упорно отнекивалась. Но Мэдди все-таки настояла, чтобы подруга поехала.
— Без тебя будет совсем невесело, — щебетала она. — Никто, кроме тебя, не понимает, как сильно я их люблю.
— Ты же понимаешь, что на самом деле это не «Кьюр», верно? — поинтересовалась Чарли. — Это просто какие-то парни, которые научились играть «Песню любви» в гараже своих родителей.
— Но они действительно классные! Клянусь! Пожалуйста, Чарли, просто поедем. Жизнь слишком коротка, чтобы сидеть здесь взаперти.
— Хорошо, — вздохнула Чарли. — Хотя я очень устала. А ты знаешь, как я раздражаюсь, когда устаю.
Мэдди игриво швырнула в нее подушкой через всю комнату.
— Ты становишься абсолютным монстром.
Группа появилась на сцене около одиннадцати, в чрезмерно готической одежде, настолько, что это граничило с нелепостью. Фронтмен, стремясь походить на Роберта Смита, густо присыпал лицо белой пудрой. Чарли заявила, что это делает его похожим на Эдварда Руки-ножницы.
— Грубо, — отозвалась Мэдди. — Но — правда.
Через три песни Мэдди уже танцевала с каким-то подражателем Бон Джови в рваных джинсах и черной футболке. Спустя еще две песни они стояли спиной к бару и лизались. И Чарли, которая устала, проголодалась и была не настолько пьяна, все это надоело.
— Эй, я ухожу, — сказала она, похлопав Мэдди по плечу.
— Что? — Мэдди выскользнула из объятий целовавшего ее случайного парня и схватила Чарли за руку. — Ты не можешь уйти!
— Могу! — безапелляционно произнесла Чарли. — И я ухожу.
Мэдди цеплялась за нее, когда она выходила из бара, проталкиваясь через танцпол, заполненный студентами в бейсболках, студентками в топиках, преппи, укурками и одетыми во фланелевую одежду бездельниками с жесткими обесцвеченными волосами. В отличие от Мэдди, им было все равно, кто играет. Они пришли только для того, чтобы надраться.
