Еще до того, как они разогнались до пятидесяти пяти, любопытство взяло верх над Чарли. Она прочистила горло, пытаясь избавиться от страха, который покрывал ее язык коркой, словно высыхающая краска, и спросила:
— О чем ты там говорил?
— Ты опять была в кино, — повторил Джош. — Твои глаза были открыты, но выглядела ты полностью отрешенной.
В этом не было никакого смысла. Если Чарли видела фильм в своем воображении, то в ту секунду, когда он заканчивался, она понимала, что все происходило не наяву. Что это было не по-настоящему, хотя и казалось таковым. Такое чувство, будто тебя толкают в спину, когда ты засыпаешь в классе. Дезориентирующим бывает только тот крошечный промежуток времени, который требуется, чтобы сообразить, что случилось.
После того, как мысленный фильм заканчивался, она никогда, ни разу не считала, будто то, что она пережила, являлось реальным.
— И долго? — спросила она.
— Ну, какое-то время.
Чарли посмотрела на приборную панель, надеясь увидеть часы, которые поведали бы ей то, что Джош не смог или не захотел. Но их там не было. Ничего удивительного. В машине Мэдди тоже не было часов.
Только более крутые автомобили оснащены ими, вроде коричневого «Мерседеса», который нэни Норма унаследовала от одного из своих пожилых бойфрендов, скончавшегося два года назад.
— Мне нужно, чтобы ты назвал точное время, — потребовала Чарли.
— А это имеет значение?
Это было важно, потому что она, похоже, запуталась и не знала, что произошло на самом деле, а что было просто темной, извращенной фантазией, возникшей в ее голове. Фантазией, которая все еще продолжалась, хотя сомнения на этот счет у Чарли все же имелись. Она предполагала, что уже вышла из этого состояния. Хотя бы потому, что сию минуту все казалось удручающе реальным. Фильмы в ее голове обычно стилизованы. Тамошняя жизнь приукрашена. Сейчас же все было слишком тускло.
— Просто скажи, сколько времени это длилось, — попросила она.
Она поймала себя на том, что надеется услышать от Джоша невообразимую цифру. Достаточно большую, чтобы стереть все тревожные мысли. Ведь такое вполне возможно. Долгая поездка. В окно ничего не видно, кроме ночи. Скука поселилась в ней, как это случалось, когда она была ребенком. Ее мысли дрейфовали, превращая унылую поездку на машине во что-то захватывающее, что-то новое.
— Минут пять, — сказал Джош. Складывалось впечатление, что он просто сам выбрал это число, просто предположил, что оно ей понравится.
— Уверен?
— Может, шесть. Или дольше. Если честно, я не знаю.
Чарли пыталась понять, не нарочно ли Джош говорит столь неопределенно. Возможно, он сообразил, что допустил ошибку, упомянув о зубе, и теперь пытается скрыть это, сбивая ее с толку. С другой стороны, есть вероятность, что он действительно не знает, как долго она была погружена в свои мысли, и пытается помочь.
— Ты должен иметь хоть какое-то представление, как долго это продолжалось, — настаивала она. — Я все это время сидела рядом с тобой.
— Я не понимаю, почему ты задаешь мне все эти вопросы, — высказал Джош, уже начиная раздражаться. — Это было безостановочно с тех пор, как мы выехали на шоссе. Если бы я знал, что поездка обернется допросом, то не предложил бы подвезти тебя.
Это казалось по-своему полезным. Надеясь с помощью Джоша разобраться в своих видениях, Чарли спросила его: «Значит, я задавала тебе много вопросов?»
— Да. О моем отце, о том, где я вырос, и о моем чертовом рабочем графике.
Поскольку эта часть была на самом деле, то и все, что ей предшествовало, тоже. Включая водительское удостоверение Джоша, вызвавшее так много вопросов. Беспокойство нисколько не уменьшилось.
Оно все еще ощущалось.
Ситуация все еще оставалось потенциально опасной.
Словно подтверждая эту мысль, Джош сказал:
— Ты боишься меня, Чарли? У меня такое чувство, что я заставляю тебя нервничать. Я тебя не виню. Учитывая, что случилось с твоей подругой. На самом деле, я был бы удивлен, если бы ты не нервничала. Ты меня практически не знаешь. Не знаешь, на что я способен.
Чарли принялась открыто изучать его.
По его виду ничего было не понять. Это просто чистый лист. Ее бесит эта непроницаемость. Такая невыносимо непрозрачная. А еще она завидовала и жаждала узнать, как он это делал. Как ему удавалось с такой легкостью скрывать свои эмоции, тогда как все ее мысли и чувства были видны, как изображение, проецируемое на киноэкран.
— Да, — согласилась она. Поскольку он уже явно подозревал это, смысла отрицать вообще не имелось. — Ты заставляешь меня нервничать.
— Почему?
Потому что ее лучшая подруга убита, и она думает, что это сделал Джош. Но если Чарли не может доверять даже своему разуму, то она, черт возьми, не собирается доверять и своему попутчику. В конце концов, он же солгал ей. Сомнения по поводу фильма в ее сознании не меняют этого.
— Потому что я знаю, что ты лжешь, — выпалила она. — Я знаю, что тебя зовут не Джош Бакстер. Я видела твои водительские права.
Джош нахмурил брови.
— Честно говоря, я не понимаю, о чем ты говоришь, Чарли.
— Я видела их, Джош. Или мне начать называть тебя Джейком?
Морщина на лбу Джоша стала глубже — бугорок замешательства протянулся от виска к виску.
— Что еще за Джейк?
— Твое настоящее имя, — сказала Чарли. — Которое я прочитала на твоих настоящих водительских правах. Когда твой бумажник упал с приборной панели, он открылся, и там было видно имя. Джейк Коллинз.
Джош усмехнулся. Низкий недоверчивый смешок.
— Ты действительно так думаешь? Что я вру насчет своего имени?
— И не только. — Чарли наконец перестала сдерживать себя и отпустила подозрение. — Ты не работал в «Олифанте». Потому что, если бы работал, то точно бы знал, что там действительно есть Мэдисон-Холл.
Джош сохранял молчание. Чарли воспринимала это как знак того, что он осознает: его поймали по крайней мере на одной неправде.
— Ты права, — наконец признал он. — Я никогда не работал в университете. И даже никогда там не бывал. Я это выдумал. Последние четыре года я работал в «Радиошак»
[30] недалеко от кампуса. Мы проехали мимо него, когда уезжали.
Чарли кивнула, принимая это. Наконец-то правда. Маленький, крошечный, несущественный кусочек. Затем она продолжила:
— Тогда встает очевидный вопрос. Почему ты солгал об этом?
— Ты бы согласилась сесть со мной в машину, если бы я сказал тебе правду?
